Надежда Попова - Тьма века сего (СИ)

— Я лишь сказал, — не сразу отозвался фон Лангенберг, — что так это выглядит. И я вижу, знаю, что так думают и прочие достойные мужи, собравшиеся здесь, всего лишь опасаясь сказать это вслух.

— Ерунда, — фыркнул бранденбургский маркграф пренебрежительно. — О том, что вскоре Его Величество передаст трон своему сыну, уже не первый год знает вся Империя и даже известно за ее пределами, и только от вас почему-то сии планы оказались сокрытыми. Чудо Господне, не иначе.

— Его Величество не может передать трон, который ему не принадлежит! — чуть повысил голос фон Лангенберг. — Главу, каковая должна быть увенчана императорским венцом, избирает райхстаг, избираем мы! А нас согнали, как чернь на площадь, чтобы выслушать повеление господина!

— Вас пригласили , — возразил Бруно с нажимом, — дабы вы могли выслушать аргументы, долженствующие наглядно показать, почему именно это решение будет наилучшим для Империи. У вас другое мнение? Другой кандидат? Вам есть что сказать нам, господин курфюрст?

— Это весьма важный вопрос, — произнес Фридрих, когда райнский пфальцграф снова запнулся. — Вопрос не риторический.

Над небольшим зальчиком снова нависла тишина; архиепископ Трира метнул беспокойный взгляд на Висконти, фон Нассау судорожно сглотнул, мельком оглянувшись на запертую дверь, а пренебрежительная полуулыбка фон Хоэнцоллерна стала холодной, как наледь. Фридрих выждал два мгновения и продолжил, неспешно двинувшись вдоль сидящих к райнскому пфальцграфу, застывшему на месте, как статуя.

— Здесь нет чужих, — продолжил принц неторопливо и сдержанно. — Здесь нет ни моих, ни ваших телохранителей. Нет челяди. Наш старый добрый герольд умеет говорить лишь то, что полагается по протоколу, и слышать лишь то, что позволено услышать, и можете считать, что его просто не существует. Столь нелюбимые господином фон Виттенбергом «черные» знают о тайнах Империи уже и сейчас больше, чем вы, и, быть может, больше, чем я. Здесь, — подытожил он, остановившись за спиной пфальцграфа, — нет никого, кто мог бы и захотел бы вынести тайны внутреннего круга Империи вовне. Ведь сама эта мысль — дикость, верно, господин фон Лангенберг? Тайны Империи — это ее безопасность, ее жизнь, и разве хоть один разумный человек, правитель, желающий ей добра и процветания, сделал бы нечто подобное? Думаю, что нет. А вы как считаете?

Тот не ответил, все так же сидя недвижимо, глядя в столешницу перед сложенными на ней руками, и Фридрих чуть понизил голос:

— Итак, здесь все свои. Все мы здесь — опора и сила Империи. Мы все — заодно, мы все — едины в своем стремлении приумножить мощь и благоденствие нашего государства, прошедшего долгий путь становления и упрочения, а теперь стоящего на пороге тяжких испытаний. И если кому-то из присутствующих есть что сказать, есть в чем сознаться, есть в чем покаяться — убежден, и господа курфюрсты, и Его Величество, и, разумеется, я сам, все мы сумеем это понять и принять.

Тишина по-прежнему висела вокруг, и все взгляды вперились в райнского пфальцграфа, по-прежнему молча и неподвижно сидящего все в той же позе — сложив перед собою руки, глядя в стол и сжав зубы.

— Вы — ничего не хотите сказать, господин фон Лангенберг? — тихо спросил Фридрих. — Мы все готовы слушать. Если хотите.

Еще одно мгновение минуло в тишине, за ним второе, третье, и курфюрст, наконец, с усилием разомкнув губы, бросил коротко и раздраженно:

— Нет.

— Жаль, — еще тише отозвался Фридрих.

Тишина висела еще миг после того, как он мягко, почти лениво обнажил кинжал, и без замаха, коротко и резко, ударил в шею перед собой.

Тишина висела еще миг после того, как глухое и сдавленное «Господи!» архиепископа Майнца, едва слышное и вместе с тем оглушительное, ворвалось во всеобщее безмолвие. Тишина висела еще миг, когда Фридрих отвел руку, выдернув клинок, и в этой тишине недолгий тихий всхрип пфальцграфа прозвучал, как крик.

Вслед за лезвием, сверкнув рубиновым блеском, вымахнула россыпь крупных брызг, разбежавшись по столешнице, угодив на плечо фон Хоэнцоллерна и прыснув на пол. Майнцский архиепископ отшатнулся, попытавшись вскочить из-за стола, не сумел и остался сидеть, расширившимся от ужаса глазами глядя на то, что было прямо перед ним.

Тело фон Лангенберга еще два мгновения пребывало в недвижности, а потом с сухим стуком повалилось вперед, и по столу бойко, задорно переливаясь алыми бликами, заструился неширокий ручеек, собираясь в мелкое озерцо на краю стола, стуча каплями по каменному полу, убегая на пол вязким стоком…

Тишина висела еще миг после того, как Фридрих неспешно отер лезвие о рукав убитого, так же неторопливо убрал оружие в ножны, отвернулся и медленно, не глядя ни на кого, возвратился на свое место и сел.

Тишина висела еще миг — и рухнула, когда загремел по полу опрокинутый резким движением табурет; саксонский герцог, рывком поднявшись, сделал шаг назад, обведя собрание ошалелым взглядом, обернулся на запертую дверь и хрипло, через силу, выдавил:

— Какого черта?!

Бруно поморщился, однако для внушений сейчас совершенно точно было не время и не место, и, справедливости ради, фон Виттенберг имел полное моральное право выразиться и куда крепче…

— Это что же, — напряженно и зло произнес герцог, — был пример того, как вы обойдетесь со всеми, кто посмеет не принять вашего решения? Вы намерены перерезать всех, кто пойдет против? Так вы решили начать свой путь вождя христианского мира — с кровавой жертвы?

— Я, — устало отозвался Фридрих, — безмерно уважаю ваше благочестие и благородство, господин фон Виттенберг. Однако вы плохо слушали и так ничего и не поняли. Возможно, потому что не желали понимать… Отец Антонио? — не поворачивая головы, окликнул он и коротко повел рукой: — Прошу вас.

Висконти кивнул, молча подняв с пола тощую суму и поставив ее себе на колени, развязал, запустил в ее недра руку и извлек кипу разномастных листов. Помедлив, он показательно ленивым движением бросил их на стол — в сторону от крупных алых брызг, и несколько листов разлетелось по доскам — небольшие пергаментные, потрепанные бумажные, некогда сложенные или скрученные, исписанные частыми плотными строками или редкими, крупными буквами…

— Что это? — спросил герцог, и Фридрих кивком указал на стол:

— А взгляните. И вы, любезные господа курфюрсты, тоже. Уверяю вас, это весьма занимательное чтение.

Еще на один миг молчание и неподвижность возвратились в зал собрания, а потом фон Виттенберг решительно шагнул вперед, выхватил первый попавшийся лист и нахмурился, вчитываясь в написанное. Следом за ним к листам потянулся архиепископ Майнца; его собратья из Кельна и Трира остались сидеть на месте — первый с видом почти равнодушным, будто случилось, наконец, нечто такое, чего он ждал уже давно и ждать утомился, второй — побледнев, плотно сжав губы и спрятав под стол дрожащие руки.