Надежда Попова - Тьма века сего (СИ)

Фон Ним поднялся из-за стола, подвинув в сторону книгу, приблизился к окну и выглянул на улицу. Улица уже не была пустынной — вдруг возникли невесть откуда люди, множество разом; люди бежали и спешили, одни молчаливые, с сосредоточенными и перекошенными лицами, другие причитали на бегу, вдалеке кто-то кричал — одни злобно, другие испуганно или изумленно…

За закрытой дверью по коридору торопливо и громко протопали шаги, голос Гоцци выругался, что-то упало, шаги стихли и спустя минуту столь же оглушительно прозвучали обратно. Фон Ним высунулся дальше в проем, оглядев улицу. Коссы видно не было. В коридоре снова затопали мимо его двери, на сей раз оба, и так же спустя минуту оба пробежали обратно, и топот зазвучал по лестнице наверх, и донеслись голоса — нервные, злые, спорящие.

Секретарь снова бросил взгляд наружу, отошел от окна и, пройдя к столу, закрыл книгу. Читальный день на сегодня самоочевидно был окончен.

Топот у двери снова возник и снова стих почти тут же, голос Гоцци что-то просительно заныл на лестнице, и Ленца гаркнул озлобленно:

— Да, я уверен! Заткнись!

Фон Ним нахмурился. Что-то явно шло не так, что-то совершенно точно пошло не по плану — такого за все годы службы при богомерзком лжепонтифике он не мог припомнить ни разу. Ленца всегда был сдержан и чуть презрителен, всегда спокоен, разве что в присутствии своего нанимателя терял хладнокровие, но то был тихий, уважительный страх; увидеть же его таким суматошным и взбешенным до сих пор не доводилось никогда.

Секретарь медленно прошел к двери, приоткрыл створку и вслушался. Оба все так же переругивались — Гоцци жалобно, Ленца раздраженно, но теперь слов нельзя было разобрать, лишь слышен был невнятный гул голосов. Помедлив, фон Ним вышел в коридор, ступая как можно тише, и приблизился к лестнице. Отсюда по-прежнему нельзя было понять, о чем говорят эти двое — похоже, подручные нечестивца ушли в одну из комнат, оставив дверь открытой в запале спора.

Секретарь оперся о перила, постаравшись перенести на них большую часть своего невеликого веса, и осторожно, медленно встал на первую ступеньку. Как странно, сколько уже хожено по этой лестнице, а как-то не запомнилось, скрипит ли она…

Вторая ступенька и третья. Еще шаг — четвертая…

Лестница не скрипела, ступеньки не проседали, и перила стояли под рукой прочно и основательно.

Пятая…

Голоса стали спокойнее и тише, и фон Ним, переведя дыхание, сделал несколько быстрых шагов, преодолев лестницу целиком. За оглушительным стуком сердца, за шумом в ушах он не мог понять, был ли скрип, но голоса не смолкли, не приблизились, все так же продолжая спорить, и секретарь снова глубоко вдохнул, постаравшись выдохнуть как можно беззвучней. В коридор за лестницей фон Ним шагнул на трясущихся ногах, пытаясь теперь не дышать вовсе.

Голоса слышались из второй от лестницы комнаты, дверь в которую и впрямь была распахнута настежь, и сейчас говорил один Гоцци — торопливо, сбивчиво, громким шепотом. Когда до двери осталось около пяти шагов, Ленца снова оборвал его коротким «Заткнись!».

— Но это же будет конец всему, — уже громче и настойчивей отозвался тот. — Просто конец!

— Не будет! — свирепо рявкнул Ленца. — Это чертово копье лежит там которое десятилетие подряд, и всем на него плевать, о нем забыли — все, включая самого короля! С какой стати кто-то вспомнит о нем сейчас?! Ты сложил бумаги?

— Сложил… Но так всегда бывает! Не учли одну мелочь — и всё, всё прахом! Его надо уничтожить! Уже давно надо было, и если это не было сделано до сих пор — надо сейчас!

— Как, я тебя спрашиваю?! — снова раздраженно повысил голос Ленца. — Ты сам войдешь в королевскую сокровищницу и поломаешь его на кусочки, что ли?!

— Но сам синьор Косса мог бы…

— Мог бы — сделал бы, — отрезал Ленца ожесточенно. — Разговор окончен!

Разговор и впрямь стих — резко, разом, словно бы обоим спорщикам кто-то заткнул кляпами рты, и в комнате за раскрытой дверью воцарилась тишина. Фон Ним вовсе почти перестал дышать, пытаясь услышать хоть что-то — движение, шепот, вздох…

Ленца вышел в коридор мягко и беззвучно, как кот, и остановился, глядя на секретаря с показным удивлением.

— Это кто же тут у нас… — протянул он насмешливо и, когда фон Ним попятился, в несколько стремительных невесомых шагов приблизился, доверительно и нежно обхватив секретаря за плечи. — Наш старый добрый Дитрих…

Он молчал. Отговориться было нечем, отговорки не имели смысла, да и не было их сейчас, а сказать в лицо этому мерзкому человеку то, что роилось в мыслях… Возможно, он и сказал бы лет всего двадцать назад, когда и нервы были покрепче, и духу побольше, а сейчас самообладания хватало лишь на то, чтобы не трястись мелкой дрожью в этом нарочито дружелюбном объятии.

Гоцци вышел в коридор и молча остановился напротив раскрытой двери, глядя на неудачливого шпиона снисходительно и неприязненно. Ленца показательно тяжело вздохнул:

— А ведь он так тебя ценил. Так любил.

Секретарь сухо сглотнул, отметив прошедшее время в словах колдуна, но все так же стоял недвижно и безгласно.

— Заботился, — продолжал Ленца, по-прежнему не убирая руки. — Ведь говорил он тебе: сиди в комнате и никуда не лезь. И сидел бы себе, а потом собрался б и вместе с нами ушел… Скажем ему, куда? — не оборачиваясь спросил он, и Гоцци беззвучно скривил губы в усмешке. — Нет, не скажем, — сам себе ответил Ленца, сокрушенно качнув головой. — Ты и так уже слишком много услышал, довольно с тебя.

Левая рука колдуна, обнимающая фон Нима, обхватила его плечи плотнее, а правая коротко, резко ударила.

Удар в живот был еле ощутимым, почти мягким, похожим на дружеский тычок. Два мгновения Ленца стоял неподвижно, глядя все так же насмешливо и снисходительно, а потом отступил назад, и секретарь увидел, что в правой ладони он держит короткий кинжал, и с лезвия на пол капает что-то красное.

Потом стало больно в животе — там, куда ударил Ленца. Больно было не сильно, но в месте удара стало почему-то очень тепло, будто пролил на себя миску с полуостывшей похлебкой, и становилось все теплее и теплее. А потом стало горячо, как будто пролитая похлебка не остывала, как положено, а все нагревалась и нагревалась, и начинала жечь…

Секретарь опустил взгляд. На животе расплывалось красное пятно — все быстрее и шире, и по ноге под штаниной что-то потекло. Он растерянно прикоснулся к пятну и поднял руку, глядя на испачканную ладонь, потом тронул себя снова, и ладонь стала мокрой, скользкой, будто масляной.

— Доброго пути, старина Дитрих, — уже без улыбки сказал Ленца и кивнул подручному: — Идем.

Тот метнулся в комнату, тут же выскочил обратно, держа в руке увесистый дорожный мешок, и, кинув мимолетный взгляд на секретаря, первым сбежал по лестнице вниз. Ленца помедлил, потом снова шагнул к фон Ниму, аккуратно отер о его рукав лезвие, убрал кинжал в ножны и, развернувшись, двинулся следом за Гоцци.