Надежда Попова - Тьма века сего (СИ)

Путник схватил парня за локоть, недвусмысленно изобразив второй рукой грозящий кулак, Грегор довольно неучтиво высвободился, что-то громко прошипев сквозь зубы, широко повел рукой вокруг, словно указывая разом на весь мир, и явно обвиняюще с силой ткнул оппонента пальцем в грудь. Тот хлопнул его по руке, снова ухватив за локоть, встряхнул, как куклу, и повысил голос.

— Кажется, папенька нашего философа не оценил его ученого рвения, — констатировал очевидное Мартин, и Курт так и не смог понять, проскользнуло ли в его голосе сочувствие или насмешка.

— Не сошлись во мнениях касательно святого Августина, — предположил он серьезно. — Думаю, отец семейства не согласен с первозначимостью платоников.

Грегор, стоящий почти лицом к ним, заметил господ конгрегатов первым; оборвав очередную возмущенную реплику, он распрямился, вместе с тем как-то будто вжавшись сам в себя, и коротко, явно чуть слышно, что-то пробормотал. Путник напротив него не обернулся, однако замер и смолк, выпустив руку парня и даже отступив от него назад.

— С добрым утром, Грегор! — преувеличенно радушно поприветствовал Курт, когда до обоих осталось несколько шагов. — Я вижу, денёк у тебя задался?

— И вам утра доброго, — даже не думая скрывать недовольство, отозвался тот и вяло кивнул поочередно на каждого: — Майстер Курт Гессе, майстер Мартин Бекер, здешние инквизиторы.

Его оппонент медленно обернулся, бросив взгляд как-то на обоих разом, и склонил голову в приветствии.

— Доброго и вам утра, господа дознаватели. По вашим лицам вижу, вы уже догадались, что я отец этого оболтуса. Мориц Харт, бауэр.

Курт кивнул. Словечко это, во времена его юности ничего особенного не значащее, в последние годы приобрело некий собственный, причем не самый низкий status и употреблялось уже с определенной гордостью. Крестьяне, окончательно перешедшие в расчетах со своими господами с натуральной дани на ренту, ухитрившиеся не просто приподняться и жить безбедно, а и, бывало, ссужать деньгами собственных бывших хозяев и даже их соседей. Самомнения и спеси в одном представителе этого нового сословия хватило бы на десяток графов с длиннющей родословной, и по чести сказать, им было чем кичиться. Не у всякого доставало ума, изворотливости, работоспособности и упорства, чтобы ухитриться найти свое место в новом мире с его изменившимися правилами и веяниями и собрать себе состояние только и исключительно честным трудом, даже без дозволенных законом финансовых махинаций. Этим новоявленная зажиточная страта и гордилась на полную катушку, презрительно именуя горожан «эти лентяи» — всех поголовно, кроме представителей различных гильдий, каковые, подобно им, «знали, что такое работать головой и руками».

Теперь недовольство отца семейства стало еще более понятным: Харт-младший был, по его собственным словам, с детства всецело избавлен от любых хозяйственных хлопот, его тягу к знаниям не пресекли и поддержали, позволили растратить время и самого себя не на постижение тонкостей бауэрского дела, а на посвящение себя абсолютно недоходному, пусть и престижному занятию — наукам… Курт даже представить не мог, через что пришлось переступить в себе этому представителю культа работяг, дабы решиться на такое дозволение. А неблагодарный отпрыск профукал всё в погоне за призраками ad verbum, спустив в помойную яму все родительские и собственные старания…

— Да, тут сложно не догадаться, — согласился Курт. — И как я понимаю, ты явился, дабы взять этого юного исследователя за шиворот и увести домой?

— А мне все равно, для чего он явился, я отсюда никуда не пойду, — решительно начал Грегор, не дав отцу ответить.

— Пойдешь, — почти угрожающе оборвал Харт. — Побежишь впереди коня, если я скажу.

— Ну скажи! — с вызовом отозвался тот. — Скажи! Бегать — это мы любим, да? Семейная традиция такая.

— Грегор! — рявкнул бауэр так, что оба жеребца вздрогнули и фыркнули, и непокорный отпрыск, скосившись на господ дознавателей, зло поджал губы, смолкнув. — Ты сей же миг собираешь вещи и едешь домой! На всех плевать, хоть мать пожалей!

— Я бы сказал, кому здесь на всех плевать , — буркнул Грегор и, решительно вздернув подбородок, отступил назад. — Я. Никуда. Не. Поеду. Всё! — отрезал он и, развернувшись, двинулся вглубь лагеря, с силой впечатывая башмаки в землю при каждом шаге.

— Майстер инквизитор! — воззвал Харт, обернувшись к Курту. — Повлияйте на дурака! Припугните, что ли, ну что ж это такое-то!

— Боюсь, ты о нашей власти над людьми сильно лучшего мнения, чем есть на самом деле, — вздохнул он, разведя руками. — Я бы мог, конечно, пригрозить твоему философу задержанием, обвинением в какой-нибудь ереси и предложить вместо этого отсюда уйти… Но он мне не поверит — и правильно сделает: он знает, что у меня нет ни оснований, ни доказательств. Да и начальство за такое использование служебного положения по головке не погладит.

— Ну как же так-то… — с отчаянием пробормотал бауэр. — Это ж что ж такое выходит-то, мне его силой тащить? А как?!

Курт снова развел руками, ничего не ответив, но всем своим видом выражая полную беспомощность, и Харт тяжело, со стоном выдохнул, закрыв лицо ладонью.

— Я ж ему время дал, — пожаловался он тоскливо. — Я ж сразу понял, куда он сорвался, не дурак же. Но я дал ему тут побыть, чтоб посмотрел на это его таинственное место, чтоб слухи пособирал или что там он хотел делать для своей этой писульки… Но сколько ж можно-то? Он же собрался тут сидеть, «пока не раскроется тайна», майстер инквизитор, понимаете? — отняв ладонь от лица, бауэр вскинул голову, глядя на Курта уныло и обессиленно. — Это ж до второго пришествия так можно!

— Боюсь, в этом есть часть моей вины, — сокрушенно вздохнул он. — Узнав, что прибыл я, сын твой решил, что разгадка на пороге.

— Я про вас слышал, да, майстер Гессе, — кивнул Харт. — Но думается мне, он бы и без вас то же самое учудил, уж больно загорелся он этой идеей… Ну вот что мне с ним делать?!

— Должен признаться, что по части отношений с потомством опыт у меня никудышный, и советов моих не приведи Господь послушать, — серьезно ответил Курт. — Поэтому так скажу: если позволяют средства, остановись в Грайерце, тут есть заведение, похожее на постоялый двор, в целом вполне пристойное. Передохни, соберись с мыслями, а к вечеру или завтра поговори с ним снова. Вдруг и сам он за это время передумает.

— Ох, ваши бы слова Господу в уши… — пробормотал Харт и, бросив взгляд вослед ушедшему сыну, кивнул: — Есть средства, довольно есть. А счастья от них нету…

— Философ, — заметил Мартин, когда понурый бауэр удалился. — Это у них, видимо, семейное.

— И еще бег. Интересно, о чем это он говорил.