Максим Заболотских - Случайный мир [litres]

Ксермет слегка приподнял бровь от удивления, когда кочевник вслед за кожаными доспехами снял и нательную рубаху, несмотря на холодные порывы крепчающего вечернего ветра. Ксермет невольно поежился.

А вот что он мне там рассказывал про их верования – ничего не помню, даже приблизительно. Хотя какая разница, ведь того мира, истории про который я так любил слушать, давно уже нет. Нет больше тех народов, тех стран и правителей с их никчемными амбициями. Нет больше тех войн, которые тогда казались такими важными. Война за право называться правителем той или иной земли. Война за торговые привилегии. Война с неверными, осквернившими истинных богов. Война с врагами наших друзей или с друзьями наших врагов. Война с соседями, вообще без особых причин, просто потому что они соседи и не надо далеко ехать и долго собираться, чтобы с ними повоевать. Война тут, война там, за то, за это…

Как глупо теперь все это звучит. Теперь осталась только одна война: за выживание. И впервые за долгие тысячелетия никого больше не волнует, кто сейчас правит за соседней горой или переправой. А чего стоит наш Пурпурный легион? В нем гакрукских воинов, наверное, две трети, не больше. И акамарцы с нами, будь они неладны, и цефеи. Иногда вообще непонятно, кто кому здесь реально подчиняется.

Ксермет невольно принялся считать огромные безобразные шрамы на мускулистом торсе кочевника. Вот что значат хорошие доспехи, а точнее – их отсутствие. Несмотря на то что его собственное тело тоже было покрыто многочисленными порезами и ссадинами, все они не шли ни в какое сравнение со следами огромных ран на теле дикаря.

Ксермет начал копаться в памяти, пытаясь понять, что здесь вообще делает этот полуголый великан. Он смутно припомнил, как кто-то из товарищей сказал ему на привале в самом начале их марша, что скауты наткнулись на небольшую группу степных воинов. Некоторые из них могли изъясняться по-гакрукски и что-то твердили про огромный пожар и толпы безумных. Они говорили, что пути назад им нет, что в степи теперь хозяйничают «темные люди» и спастись почти никому не удалось. Понятно, за нами увязались. Что ж, нам сейчас и эти не помешают, особенно после сегодняшней бойни.

Тем временем кочевник достал из дорожной сумки небольшой мешочек, крепко перетянутый бечевкой, и осторожно принялся его развязывать. Толстые пальцы неловко пытались распутать тугой узел веревки. Ксермет поджал под себя ноги, сев повыше, и даже немного задрал голову, не особенно стараясь скрыть растущее в нем любопытство.

Долина все больше окрашивалась в серые тона, и фигура дикаря поблекла, сливаясь с зарослями кустарника. Тени от деревьев дубовой рощи подкрались к лагерю вплотную и испуганно остановились, ощутив холодное дыхание гигантской тени от горы у самых своих ног.

Кочевник наконец справился с веревкой и достал из мешочка небольшой тряпичный кулек. Он осторожно развернул ткань и расстелил ее на земле рядом с кустарником. В самом центре Ксермет разглядел темное пятно неправильной формы. Дикарь встал на колени и опустил руки на землю, составив из ладоней домик вокруг драгоценного содержимого, очевидно пряча его от ветра. Затем он припал головой к рукам и замер.

Вскоре до Ксермета донеслось еле слышное бормотание. Интересно все-таки, что там у него в мешке? Бормотание становилось все громче и вскоре переросло в заунывное пение на незнакомом языке, которое грустно поднималось в темное небо, на котором зажигались первые звезды.

Ксермет откинул голову назад и закрыл глаза, внезапно ощутив всю тяжесть прошедшего дня. Все его тело ломило от полученных ран, в особенности левое запястье, на котором виднелись глубокие следы зубов. Рука сильно опухла, а мизинец не двигался вовсе. Огромные синяки и кровоподтеки покрывали его шею, которая побывала в удушливых объятиях какого-то безумного. Вся грудная клетка горела, посылая жаркие импульсы в стучащие виски из-под смятой пластины доспехов.

Из всей его сотни в живых осталось чуть больше дюжины человек, все из числа тех, кто в суматохе боя был оттеснен безумными от позиций его отряда и не пошел с ним в атаку на наездника. И Джад. Этот сукин сын всегда выживает, в любой передряге. Если бы он не взял на себя тех двух последних безумных, ничего бы у меня не вышло. Лежал бы я уже где-нибудь на дне реки, лицом вниз. Хотя хорошо Джаду в этот раз досталось. Хоть бы только выкарабкался. Перед глазами Ксермета предстало опухшее до неузнаваемости тело в палатке эскулапов, с ног до головы обмотанное кровавыми бинтами. А всех остальных я сегодня отвел на смерть. Столько народу положил. Все опытные, хорошие бойцы.

Заунывное пение кочевника резко прекратилось, и Ксермет вздрогнул, выйдя из оцепенения. Дикарь продолжал неподвижно стоять все в той же позе. Ксермет медленно поднялся и тихо подошел к нему, заглядывая ему через плечо. В ладонях кочевник сжимал горсть сухой земли, из которой торчал маленький жухлый колосок. Ксермет невольно фыркнул, не сумев скрыть своего разочарования. Он надеялся увидеть какой-нибудь диковинный фетиш вроде статуэтки странного степного бога, которого он представлял себе почему-то непременно с головой лошади. Дикарь поднял голову и пристально посмотрел на Ксермета.

– Мои братья все сегодня умирать, – вдруг произнес он, когда Ксермет уже развернулся, чтобы уйти. – Все, что приходить со мной, все, что бежать из горящей степи. Всех забирать темный человек, – продолжил он на ломаном гакрукском.

Ксермет на секунду заколебался, решая, стоит ли ввязываться в разговор.

– Я сегодня тоже потерял много братьев. – На душе у Ксермета было тяжело, как бы он ни пытался убедить себя в обратном, списывая все на трудности войны. – И я сам повел их на смерть, в атаку на наездника.

– Так это ты убивать темного человека? – Глаза дикаря расширились, и он неожиданно схватил Ксермета за руку. Ксермет вздрогнул и опустил свободную ладонь на рукоятку меча.

– Не надо, я не хотеть вреда. Ты мстить и за моих братьев. Меня звать Макхэкв. И я теперь тоже твой брат.

Замечательная у меня родня объявилась, подумал Ксермет, но, к своему собственному удивлению, раздражения не ощутил. Напротив, в первый раз за сегодняшний день он почувствовал некий душевный покой, как будто держал его за руку не этот покрытый шрамами дикарь, а некий близкий ему человек.

Даже боль во всем теле как-то отступила, и в висках перестало бешено стучать. Черт возьми, как же все-таки работает память! Теперь вспомнил: эти кочевники верят, что их далекие предки были травой. Была там какая-то бредовая история про то, как сильный ветер налетел на степь и вырвал из земли всю траву. Потом он долго гонял ее, пока она не спуталась вместе и не получился из нее первый мужчина. Что же там дальше-то было? Ксермет наморщил лоб, пытаясь вспомнить продолжение истории.