М. Антрекот - Дело огня

Есть за что поблагодарить традиции родного дома, будь он проклят. Историю в Мито вбивали накрепко. Через год, через год после смерти принца родился основатель рода Фудзивара, тень за троном… Вы и в самом деле считаете, что я мертв, господин Уэмура, вы сказали мне слишком много.

— Вот как, — инженер смог, наконец, утереть лицо. — Это не вам ли некогда изволил отмахнуть руку Цуна Ватанабэ, когда вы примерились им пообедать [90] Легендарный герой, один из «Небесной четверки» Минамото-но Райко, прижизненный и посмертный хранитель Киото. По одной из легенд, отрубил руку демону-людоеду, обернувшемуся прекрасной дамой. ?

Чиновник улыбнулся.

— Люди моего рода славились своей красотой. Но я не думаю, что даже такая деревенщина, как Цуна, мог принять мою скромную персону за прекрасную даму.

— Даже такая деревенщина, как я, — усмехнулся Асахина, — может отличить мужское поведение от немужского. В этом смысле и госпожа Мияги — больше мужчина, чем вы.

Главное, подумал он, чтобы Уэмура поменьше обращал внимания на Хараду. И подольше не спрашивал о главном.

— Кстати, а как так получилось, что эту во всех отношениях достойную — тут вы правы, Асахина-сан — женщину посетила такая беда? Кто сделал ее вдовой?

— Кагэ, — инженер перевел взгляд на старого врага. — Ты и впрямь сильно изменился. Прежде ты не стеснялся убийств.

— Прежде и ты не возражал против лишнего.

— Мне было семнадцать, и я был дурак. У тебя — только одно оправдание.

— Оправданий, Тэнкен, не бывает.

— Даже если так, я все не могу понять, зачем вам нужен повод убить меня, когда у вас есть на это причина.

Чиновник опять смотрел на него. Асахина был в этом уверен, хотя сам не сводил глаз с Ато. Просто эта тяжесть уже успела стать знакомой.

— Если я решу, что его убили вы, Асахина-сан, станет так.

— Нет, господин Уэмура, — инженер расправил плечи. — Никогда. Ваша воля в таких вопросах — меньше, чем ничто.

— Ато, — Уэмура даже не скосил глаз в сторону ночного убийцы, но тот прижался к стене и скорчился, словно в него ткнули факелом. — Я полагал, что ты умнее. Что у тебя хватит сил дождаться того момента, когда мы займем Токио, чтобы атаковать меня.

Ато запрокинул голову. Лицо его было серым.

— Ты решил, что сможешь отомстить всем сразу, не так ли? Ну а что до вас, Харада-сан… мне показалось очень странным, что никаких доказательств смерти господина Сайто вы не принесли. Инспектор, отправляясь сюда, рассчитывал на старую дружбу и старую вражду. Что ж, он верно оценил вас обоих. Но недооценил меня.

— Он оценил вас вернее, чем думал, — сказал инженер. Или именно так, как думал, но об этом потом, когда будут время и силы.

Ато пополз вниз по стене. Асахина знал, почему он не кричит. Просто не может.

Воздух сгустился до патоки — а потом тяжесть будто осыпалась, и стало можно дышать.

— Мне не нужно было сердиться, — грустно сказал чиновник. — Вы все хотя бы ощущаете, насколько неправильно устроен мир. А вы,— он слегка кивнул в сторону инженера,— не только чувствуете, но и понимаете — что удивительно для человека вашего происхождения.

— В вашем присутствии, — Асахина сглотнул, — очень трудно не понимать. Безотносительно происхождения.

— Я не думаю, что это понимание настигло вас в моем присутствии. Для этого вы слишком долго искали способ вправить этот вывих.

Инженер молчал. И слушал. Внимание было не так уж сложно изобразить, ему и в самом деле было интересно. Но главное, главное каждое слово занимало место — во времени. Падало как камешек в чашу с водой — может быть, камней окажется достаточно, чтобы вода потекла через край.

Можно поторговаться, можно даже подкинуть ему взгляд… Или вот эту досаду, которую он истолкует по-своему.

— Господин инженер, не нужно, пожалуйста. Я вижу вас. Я вижу вас таким, как вы есть. На всю глубину, до дна. Это приходит со временем вместе со способностью жить на свету, как живут люди. Ато так не может, но он просто слишком молод. И он, в любом случае, вас не поймет. Я здесь единственный, кто вас понял. Я не посмеюсь над вашей детской мечтой о спасении богини — кому как не мне знать, что делает с нами бренность этого мира. Это старый принцип: каждый должен находиться на своем месте — и тогда останется только то страдание, которое приходит от неба, да и ему можно будет противостоять. Но кто знает, где его место?

—Я знаю, где мое, — проговорил инженер. — Против вас.

— Вы ошибаетесь, потому что вы на много сотен лет меня моложе и смотрите вверх от подножия горы, а не вниз со склона. Вы видите, что здесь пострадали неприкасаемые и лесорубы — и ваше сердце переполняется болью и гневом. Если вы захотите стать старше, вы поймете, что большинству людей выбирать между страданием и блаженством просто не дано. Они страдают, потому что так за них решили другие, а эти другие не в силах сделать выбор между большим и меньшим злом. Да и не собираются его делать чаще всего. Лишь бы набить мошну и брюхо, успеть насытиться ничтожными благами этого мира, пока не настал черед отправляться в могилу. Они тоже смотрят вверх с подножия горы. Но, в отличие от вас, не способны взлететь даже мысленно.

Им не поможет даже знание, они и его превратят в топливо для своих страстишек, не так ли, госпожа Мияги?

Госпожа Мияги усмехнулась. Ей, дочери лицемерной и практичной эпохи Эдо, этот поток хэйанского красноречия был, похоже, так же противен — но по другим причинам.

— А что же такое вы особенное, господин Уэмура? Вы глядящий вниз со склона горы на нас, муравьев? Вы прожили сотни лет — ну так что же? Где ваши свершения, где выстроенные вами замки, разрушенные города, покоренные народы? На что вы истратили свою мудрость и свои дары, господин бог? На то, чтобы прятаться по темным углам? Искусство, доступное любой крысе.

Чиновник покачал головой. Он больше не гневался — и стал по-настоящему страшен.

— Невозможно заставить людей измениться, пока они не захотят измениться.

Рёма говорил то же самое, почти слово в слово — но почему в устах Рёмы каждое слово звучало иначе? Может быть, потому, что Рёма не смотрел с вершины холма. А может быть, потому что Рёма не знал, как правильно — и знать не хотел.

— Когда люди захотели измениться, — усмехнулась госпожа Мияги, — вас, кажется, полоснули мечом при штурме дворцовых ворот.

Интересно, кто такой шустрый оказался, — удивился Асахина, а госпожа Мияги, словно прочитав его мысли, добавила:

— Вроде бы, кто-то из дружков вашего инспектора…

Эти могли. В свалке, когда мятежники, того и гляди дворец возьмут — да там демона грома зарубили бы и не заметили.

— Он мертв и гниет на севере, — улыбнулся Уэмура. — А я жив. В этом мое преимущество, господин Асахина. Вы не сможете победить. У вас не получилось убить даже Ато, а он младше меня и куда менее совершенен. Взорвете плотину — я выплыву. Изрубите меня в куски и сожжете тело — я восстану из праха. Вы можете, если произойдет даже не чудо, а много чудес подряд, сорвать сегодняшний заговор — но разве это поможет вам завтра? Господин Асахина, мне не хочется вас убивать, потому что я вижу вас. Вас, а не вашу оболочку. Вы хотите правильных вещей. Чтобы мир был устроен, чтобы не торчали гвозди, не стирались края и никого не затягивало в зубчатые передачи. Но людям не под силу переделать себя — и вы решили, что под небом можно жить, но ничего нельзя сделать. И поклонились заморскому богу, в надежде, что хоть за пределами жизни все станет, как надо. Вы зря пошли искать так далеко.