Евгений Щепетнов - Время зверей [СИ]

— Прости…не обижайся только, ладно? А зачем тебе ее хоронить? Ее ведь там нет. Это тело всего лишь оболочка, душа улетела. И ты подвергнешь свою жизнь опасности только ради того, чтобы увидеть, как пустое тело закопают в землю?

Самурай посмотрел на Юру пустым, холодным взглядом, и у того сердце ушло в пятки. Вот сейчас двинет, и башка с плеч! Что в голове у этого странного типа? Ох…язык мой — враг мой!

— Мне нужно побывать на похоронах. Кое с чем разобраться — медленно, глядя в пространство ответил Самурай после недолгой паузы — А потом я свободен. Относительно свободен. Абсолютно свободных людей нет. Хотя…если только какой-нибудь святой отшельник в тайге? Да и то он зависим — от дичи, от людей, приносящих ему подношения. От погоды. От здоровья.

— Неужели тебе не хочется жить? — снова вырвалось у Юры — я не понимаю! Ведь ты еще молодой! Я знаю, что у тебя погибла семья, но ведь ты мог бы найти любимую женщину! Она бы родила тебе детей! Зачем умирать?! Я не хочу, чтобы ты умирал! Ты хороший человек, я знаю! Не надо тебе умирать! Ты посмотри, сколько подлецов живут, и ничего им не делается, живут себе, и живут, а ты умрешь?! Это ведь несправедливо!

— У меня была женщина — лицо Самурая сделалось каменным — и завтра я буду ее хоронить. Я должен выполнить свой долг перед ней. Хотя бы так.

Он помолчал, бросил взгляд на Юру, и его лицо вдруг озарилось слабой улыбкой. Самурай на несколько секунд сделался тем, кем он в принципе и был — молодым мужчиной с приятным, хотя и немного резковатым лицом, на котором не было никакой печати — «убийца». Печальные глаза, тонкие губы со складкой в уголках — просто человек, а не супермен, способный уничтожать врагов, как клопов.

— Ты правда считаешь меня хорошим человеком? — спросил Каргин, продолжая улыбаться — Даже после того, что ты рядом со мной видел?

— А что я видел? — пожал плечами Юра — ты заступился за несправедливо обиженного человека, убил негодяев. Наказал плохих людей. Освободил из рабства девушек, которых мучили бандиты. При этом не пострадал ни один хороший человек! Так в чем ты плох?

Самурай вдруг нахмурился, отвел глаза, будто что-то вспомнил и не хотел об этом говорить. Потом тоже пожал плечами:

— Может быть и так. А может и не так. Я старался быть справедливым. Я хотел справедливости — всем. Но это утопия. Не может быть справедливости для всех. С точки зрения волка — справедливо было бы сделать так, чтобы овцы своим мясом утолили его голод. Он ведь не может есть траву! А справедливо ли это с точки зрения овец? Все относительно, Юра. Жить…наверное, все-таки мне хочется жить. Но при этом я понимаю, что скорее всего скоро умру. Меня будут ждать на похоронах. Обязательно будут ждать. И уйти оттуда будет очень трудно. Глупо, правда? Когда знаешь, что идешь практически на верную смерть — и все равно идешь…

Мы выехали из коттеджа около десяти часов утра. Именно выехали, а не вышли — я сидел за рулем крузака, который обнаружил в гараже. Новенький черный крузак, пахнущий краской и рыкающий мощным движком. И самое главное — пока что нигде и никак не засвеченный. Девушки, которые сидели в подвале его не видели. Прежде чем выехать, я сходил в подвал и бросил в одну из клетушек связку ключей от всех камер. Так что пока девицы открывались замки, мы уже успели уехать.

Ночь девушки провели в подвале, но это вряд ли сказалось на их самочувствии — мы натащили им еды, питья, и даже спиртного — благо, что вина и водки в доме было запасено на месяцы вперед. Бросили им всякого тряпья — матрасы, одеяла, подушки — чтобы можно было поспать, ну и ведра — чтобы справлять нужду. Ничего, не рассыплются. Ругались, конечно, мол — отпустите, ироды, прямо сейчас отпустите! Но я само собой не поддался. И на слезы — тоже.

Когда бросал ключи, сказал, что они могут грабить дом сколько хотят, но если не хотят, чтобы их обвинили в убийстве сутенеров — пусть как можно быстрее сваливают из города. То есть повторил то, что говорил ночью — авось до них все-таки дойдет.

То, что они опишут меня и моего спутника ментам, если (когда) попадутся — в этом я не сомневался. Зачем им меня беречь? Своя рубашка ближе к телу.

Прежде чем ехать на кладбище, поехали в центр города. Существовал, конечно, риск того, что машину узнают — не всю же диаспору я вырезал, кто-то да остался. Ну и узнали, и что? Стекла тонированные, кто сидит внутри — не видно. Гаишники остановят — так деньги все решат. Слава богу, нужды в деньгах у нас нет. Откупимся. Вот от гэбэшников не откупились бы. А от этих — запросто.

Купил, все что мне нужно было в небольшом магазинчике, о котором многие и не знают. Парик, краску для лица, и все такое. Потом заехал в магазин для…хмм…в общем — для бедных. Ужасные штаны «прощай молодость», ужасные ботинки, в которых ногу стягивало так, что казалось — сунул ее в «испанский сапожок». Орудие пыток инквизитора.

Кстати, всегда поражало — почему дорогие итальянские ботинки надеваешь в магазине и пошел, кажется, что ходишь в них всю жизнь и давно разносил? А если купить ботинки фабрики «Скороход» и попытаться выйти в них в город — обезножишь на неделю, сотрешь ноги в кровь. Ведь вроде все похоже — кожа, нитки, ничего больше! Но те носятся годами и не убивают твои ноги, а эти стирают их до кровавого мяса!

В общем — нашел более-менее мягкие стариковские ботинки невероятного уродства (и где они такие только берут?!), и теперь пытаюсь их «разносить», сидя на кожаных сиденьях джипа и делая зверскую рожу.

Похоже, что рожа моя настолько сейчас зверская, что мой напарник серьезно обеспокоился — чего это я так озверел? Пришлось объяснить. И чувствую — паршивец еле сдержался, чтобы не расхохотаться. А что смешного? Здоровые ноги — это очень важно. С больными ногами далеко не убежишь!

А потом я стал стариком. Согбенным, морщинистым, дряхлым стариком с деревянным батожком. Жаль, что батожок мой не такой, как у Сазонова, который, кстати, и навел меня на мысль об изменении внешности. Я конечно героический парень, и вообще самурай, но вот как-то перехотелось мне умирать. Хочется посмотреть на мир — я же ведь нигде еще и не был! Ничего не видел! А чтобы посмотреть — надо, как минимум, выжить.

Я не обольщаюсь — мол, нарядился, и стал невидимкой. Но мне нужно подойти к могиле, а я боюсь, что если пойду в своем обычном виде — подойти мне не дадут. Начнут действовать раньше, чем мне это надо.

Странно, правда, только мне ужасно захотелось пожить. Ну, просто пожить — для себя! Не только для того, чтобы судить и карать! Жить, как большинство людей в мире — тихо, скучно, обыденно. Как в анекдоте:

«— А что ты будешь делать, когда выйдешь на пенсию?

— Куплю домик с верандой, кресло качалку. Сяду на веранде в кресло-качалку и буду так сидеть — день, два, неделю…