Иван Алексин - Маг поневоле

"Ишь и не холодно им, оглоедам", — завистливо посмотрел я им вслед, затем перевёл взгляд на тёмно-коричневую жижу, толстым слоем покрывавшую дорогу, задумчиво взглянул на собственную обувку, выданную мне отцом на выходе и, печально вздохнул.

Мда. Здесь кирзачи нужны или резиновые, на худой конец, а не эти полулапти — полу не знаю что. Это же надо столько грязюки намешать? Будто специально со всей округи самосвалами свозили!

— Что сынок. Плохо тебе совсем? — Заботливо склонился ко мне отец. — Сам идти то сможешь? Аль подсобить?

— Заморённый ты какой-то стал, Вельдушка, — встрял, с другой стороны, дед Паткул. — Видать тебе не только память отшибло, но и мозги набекрень вывернуло. — И добавил, со знанием дела. — Пустошь она такая. Она может.

Я благоразумно промолчал. Не знаю: попал я в этот мир откуда-то ещё или изначально тут был. Главное, что никуда уже отсюда, похоже, не денусь. Хоть волком вой, а жить придётся здесь. Значит, тут, и устраиваться как-то надо. И по любому, в этой дыре, мне ничего не светит. Тут, из перспектив, только ковыряние в навозе и прочие сопутствующие этому, от зари и до заката, радости. Оно мне надо? Нет, конечно! Я уж лучше в маги подамся, раз они тут водятся. Тем более, что и выбора мне особого, похоже, не оставляют. Судьба! Одно только не понятно. Чего это местные так на магов учиться, идти не хотят? Это же, какие перспективы! Власть, могущество, богатство! А то, что не любят их, так это понятно. Боятся! Вот и отыгрываются на учениках, пока те в силу не вошли. И то не факт. Дед, сразу видно, тот ещё балабол. И соврёт, не дорого возьмёт. Вон батя не о чём таком не слышал. Глушь, тут, судя по всему, ещё та. Знаю я такие деревеньки. Живут у чёрта на куличках. По полгода никого не видят. Информации ноль. Скука смертная. Вот и выдумывают сами для себя страшилки. Всё что не укладывается в размеренный образ жизни, то всё зло и ужас. Вот и про магов насочиняли, не пойми что, со страха. Душу там потеряешь, чёрным властелином станешь. Киснут в своём болоте. Ну, ничего. Я, может, когда-нибудь и загляну сюда на минутку. Ну, когда магом стану. Потыкаю их мордами в собственное…

— Пойдём, сынок, — решительно взял меня за плечо Вилим. — Народ заждался уже. И так староста опять, как собака, брехать будет.

— Это да, — одобрительно откликнулся дед. — Стой, не стой, а от судьбы не уйдёшь. — Паткул смачно высморкался себе под ноги, сплюнул туда же и, вытерев об тулуп пальцы, подозрительно уставился на меня. — Видать согрешил ты в чём-то перед Троими, что они на тебя указали.

— Жребий то Васяткин был, — нахмурившись, возразил Вилим. — И грехи его!

— Ну, у Васятки то грехов больше чем блох у козла приблудившегося, — мелко захихикав, согласился дед. — Если бы не Калистрат, ему бы уже давно шею свернули. Нашёл ты с кем по рукам ударить. — Паткул укоризненно покачал головой. — Староста оттого и искал охотника, что на суд богов не надеялся.

— Нужда заставила, — мрачно процедил Вилим, старательно обходя очередную грязевую лужу. — Ты же сам знаешь, дядька Паткул, как мне осенью с посевами не повезло. — Отец, грязно выругавшись, с силой пнул комком грязи в сторону развалившейся поперёк дороги свиньи. Та, лениво посмотрев в нашу сторону, даже не подумала покидать так полюбившуюся ей лужу. — Выбора у меня не было. Если бы ряд с Калистратом не заключил, эту зиму мы бы не пережили. Да и думка теплилась, что сторонкой беда пройдёт. Почти три десятка баллот тянули. У Вельда он чистый был. — Вилим сморщился так, как будто прожевал дольку неспелого лимона. — А у Васятки нет.

— А почему тогда меня вместо Васятки этого в маги посылают? — Не вытерпев, поинтересовался я.

— И впрямь с головой у тебя беда, — покачал головой Вилим. — Как дитёнку малому всё разъяснять приходится. Ты, главное, на погостье чего-нибудь такого не спроси, — погрозил он мне пальцем. — Помалкивай, да головой кивай. Не дай Лишний и впрямь старики не отпустят.

— Обычай у нас такой, — ответил вместо отца дед Паткул, теребя жидкую бородёнку. — Когда деревне приходит срок баллот тянуть, то тянуть его обязаны все, кто во взрослую пору входит. То закон ещё со смутных веков самими богами прописан! — Поднял указательный палец вверх старик. — И уклониться от его исполнения никто не может: ни крестьянин, ни торговец, ни даже сам господине князь!

Вилим, внимательно слушавший деда, кивнул соглашаясь.

— Перед Троими все равны, — продолжал вещать дед. — За этим жрецы строго следят и никому спуску не дают! Говорят, что даже сын императора баллот как-то тянул. — Выпучил Паткул глаза. — Но, — дед, выдержав паузу, вновь поднял палец вверх. — Ежели кто не хочет судьбу пытать, то может заключить ряд. Конечно, если охотника найдёт. Баллот то он потянет, но в чашу Йоки его бросать не будет, а охотнику то и передаст. Тот замест него бросит. А там уже как Трое решат. — Дед пожал плечами. — Ежели баллот чёрный будет — повезло. Живи себе дальше и всё, что по ряду получил, твоим остаётся. Ну, а если белый, то всё — топай детинушка до городу, на ушлёпка, значитса, обучатся.

— Самому, что ли, идти то? — Удивился я, почесав голову. — Без присмотру совсем?

— Сам ты только до ближайшей деревни дойдёшь. Там тебе шибко рады будут! — Зло бросил Вилим. — Вместе с обозом пойдёшь. Отец-послушник, хоть специально будущих колдунов и не опекает, но и полонить не даст. Раз вас Трое в ушлёпки выбрали, то так тому и быть. И рушить волю богов не след. Поэтому всю дорогу держись обоза, никуда от него не отходи. Тогда и до Вилича наверняка дойдёшь. А в сторону уйдёшь — считай, пропал. Ты понял меня? — Отец, взяв меня за плечи, внимательно заглянул в глаза.

— Понял. — Под взглядом Велима мне стало неуютно. — От обоза не отхожу. У послушника всё время на глазах нахожусь.

— У всеблагого отца других дел и нет, как на твою грязную харю любоваться, — развеселился Паткул. — Ты лучше Силантия держись. С одной деревни чай. Может, хоть он, присмотрит за тобой! Там, правда, и с других деревенек народишко до школы идёт, но на них ты не надейся. За полполушки продадут.

— И все за обозом без присмотра идут? — Удивился я. — А почему тогда никто не сбежит? Лес то рядом.

И тут же, получив увесистый подзатыльник, пробороздил носом грязь.

— Думай, что языком мелешь! — Рыкнул надо мной отец. — Кто чужой услышит, беды не оберёшься! Да и мне несладко придётся! Ты уже вдосталь побегал! Заткнись! И чтоб больше рот свой поганый не открывал! Ещё хоть слово услышу! Я тебе!… — Вилим поднял руку и выразительно сжал свой громадный кулачище.

Поднимался я с трудом. Липкая жижа, подобно болотной трясине, отпускала неохотно, разъезжаясь под руками в разные стороны. Да и голова вновь загудела, как растревоженный пчелиный улей. Вилим, с каким-то злорадным интересом, наблюдавший за моими потугами, терпеливо дождался окончания действа. Затем, взяв меня своими лапищами, за сразу затрещавший ворот, с придыханием произнёс: — У меня ещё намедни руки чесались, когда ты своим побегом чуть и Славуту за собой не утянул. Если бы тебя сейчас на погостье не ждали, я бы тебя уму-разуму то поучил. Но ты смотри, сынок, — почти ласково, добавил он. — Если с твоей учёбой сейчас что-нибудь не сладится, то…