Марина Дяченко - Ведьмин зов [сборник litres]

Он бродил по кабинету во Дворце Инквизиции, и люди в черных плащах смотрели на него с портретов. Все, что он делал в эту ночь – отдавал распоряжения, расставлял патрули и просматривал отчеты, – происходило будто в киселе. Будто в тумане, будто в сиропе.

«Это предательство».

Обыкновенная история. Классическая. Эгле отомстила ему самым диким и непоправимым способом. Эгле больше нет, есть чудовище в ее облике, и виноват в этом Мартин. А ведь он заранее чувствовал, что добром не кончится, когда звонил ей из аэропорта. Когда пытался вызвонить ее много раз, а телефон молчал, отключенный.

О чем он думал там, в своей квартире, когда она оставила ключи и ушла? О Майе Короб, которую уволокли в машину чугайстеры? О матери, которая его презирает, о Великой Ведьме, которая ждет на Зеленом Холме? Только не об Эгле. В тот момент Эгле умерла для него. Она почуяла это, пошла и умерла… совершенно в ее духе. Импульсивно.

Мартин застывал всякий раз, когда ему докладывали о новой пойманной ведьме: он боялся, что Эгле возьмут, что ее притащат во Дворец Инквизиции, что Мартину придется с ней разговаривать – с тем, кем она стала. А больше всего он боялся, что прилетит отец и явится ее допрашивать.

Всего во время рейдов взяли трех действующих: слабые, с неглубоким колодцем, рабочие ведьмы, не способные при всем желании убить инквизитора. Они понятия не имели, что случилось в лодочном ангаре, их там не было. А Эгле была.

«Это предательство, Мартин».

Если она таким образом хотела его наказать… Да, она преуспела.

Два инквизитора убиты в Ридне, два в Однице, по одному в Бернсте и Альтице. «Твоя мать презирает тебя». «Твоя мать сидит на Зеленом Холме…»

Среди задержанных «глухих» Эгле тоже не было. Может ли быть, что она ускользнула от патрулей и успела покинуть провинцию Одница?

Он вошел в базу зарегистрированных ведьм. Эгле была на контроле две недели назад; ее участкового звали Эрлин Гор, тридцать третий инквизиторский участок города Вижна. Мартин позвонил ему официально – через референта.

На автовокзале в Вижне ее остановил патруль. Здесь чувствовалось напряжение, но не было разлитой в воздухе истерики, как в Однице.

– Вам не жарко? – саркастически спросил пожилой инквизитор, кинув взгляд на ее шорты. Тот, что помоложе, разглядывал картинки на трикотажной куртке: «Одница – солнечный берег». Эгле похолодела.

– Что вы делали в Однице? – спросил пожилой.

– Проведывала любовника, – сказала Эгле. – Но мы расстались. Я… немного не в себе.

Они переглянулись – ее искренность достигла цели. Пожилой со вздохом вернул свидетельство:

– Бывает. Люди расстаются, снова сходятся… Удачи.

До дома она доехала на такси. Вошла и упала на диван; ее рабочий кабинет был увешан самодельными постерами: много портретов Мартина, задумчивого, веселого, жесткого, дурашливого, в рубашке и без рубашки, в пляжном полотенце, в камзоле с кружевным воротником. Эгле, застонав, поднялась и стала обрывать тяжелые листы, они были плотные, глянцевые, они не желали рваться, они, кажется, цеплялись за стены…

А потом она увидела мигающий огонек автоответчика на домашнем телефоне.

– Я вам звоню весь день! С утра! Вы что, не знаете, что происходит?!

Ее инквизитор был небольшим, круглым, неопасным с виду человеком лет пятидесяти, Эгле привыкла считать его кем-то вроде дальнего начальства, докучливого, но в целом безвредного. Сейчас он был так взвинчен, что Эгле почувствовала колющую боль в висках и затылке. А защитного экрана, как у Мартина в кабинете, в виженском офисе предусмотрено не было.

– Я готов был объявлять вас в розыск!

– С каких пор за разбитый телефон объявляют в розыск? – Иглы втыкались все глубже в виски. Эгле говорила, не разжимая зубов.

Инквизитор одумался:

– Вы же знаете, что творится, – сказал тоном ниже. – В четырех провинциях чрезвычайное положение… Вы были в Однице? Вы знаете, что там?!

Он потянулся к пластиковому телефону на длинном шнуре, по виду – своему ровеснику. Набрал номер, сверяясь с запиской на столе. Заговорил совсем другим голосом, торопливо, даже угодливо:

– Она передо мной. Нет, не инициирована. Да, говорит, что приехала сегодня, разбился телефон… что?!

Он удивленно посмотрел на Эгле, потом на трубку. Поманил Эгле пальцем. Эгле подошла к его столу, стараясь не морщиться от боли. Гор протянул ей трубку.

– Алло, – глухо сказала Эгле, уже зная, с кем будет говорить.

В трубке было тихо. Секунда за секундой. Страшно длинная пауза. Что он, язык проглотил?!

У Мартина отнялся язык. Он не верил до последней секунды, не верил, что услышит ее голос, думал, это ошибка.

– Алло! – повторила она громче. – Я не инициирована и ни в чем не виновата!

Двое погибших, похоже, все-таки успели до начала обряда. И не дали ему свершиться. Заплатили жизнью за то, чтобы Эгле осталась человеком.

– Какие претензии ко мне?! – Она закашлялась. Видимо, простуда. И очень нервничает, оно и понятно.

«Я знаю, что ты там была».

Канал официальный, разговор пишется. Если кто-то еще узнает… В лучшем случае она свидетель, а могут посчитать и соучастницей. Сам же Мартин, будучи последовательным, должен изолировать ее пожизненно.

– Никаких претензий, – сказал он тихо. – Все нормально.

И положил трубку. И долго стоял, глядя на дознавателей на парадных портретах, ошарашенно спрашивая себя: я правда это делаю? Я покрываю ведьму, которая решилась на инициацию? Свидетельницу убийства двух инквизиторов?!

– Я могу быть свободной? – Эгле снова закашлялась. Не привезла бы она пневмонию из поездки в курортный край.

– Конечно. – Гор казался теперь пристыженным. – Я, право слово, не знаю, почему он так взбеленился. Нервы, нервы… Все на нервах…

По дороге домой Эгле купила новый дешевый телефон и активировала свой прежний номер. Голосовая почта была отключена, но Мартин звонил ей двадцать семь раз за прошлую ночь. Двадцать семь проклятых раз. Эгле сделалось нехорошо: допустим, он волновался за нее. Возможно, хотел что-то сказать… Но двадцать семь раз?

Гор сказал, что Мартин «взбеленился». Значит, Мартин боялся, что Эгле пройдет инициацию? Что он мог найти у лодочного ангара – он же совершенно точно там был?! У него инквизиторский нюх, чутье, интуиция; может быть, она как-то наследила? Кровь… Отпечатки пальцев на осколках подсвечника… У Эгле дыбом встали волосы – возможно, потому, что поднималась температура.

Вряд ли они станут анализировать кровь на ДНК. Да и не справятся – пара капель из носа Эгле потонула в лужах инквизиторской крови. Подсвечник разлетелся на мельчайшие осколки, отпечатков нет. Эгле забьется в нору и переждет, отлежится. Переживет сперва простуду, потом свою потерю. Ничего никому не скажет, а улик не будет. Даже если море выкинет на берег рюкзак с ее одеждой, пятна уже не поддадутся анализу… наверное. А ведьму с кинжалом не поймают и не допросят, хоть бы ее не поймали и не допросили…