Василий Криптонов - Солнцеворот

Скрипнула половица, послышались шаги. Сагда не заметила, как начала грызть краешек пера. Кто же, кто же там будет?! Остальные ученики затаили дыхание…

Учительница вошла в класс. В её взгляде, брошенном на сидящих детей, было столько же потаенного страха и настороженности, сколько в их взглядах. Но она старалась вести себя достойно. Прошла к столу, положила на него книгу и ворох бумаг, которые принесла с собой, и повернулась к классу.

— Здравствуйте, — прозвучал её тихий голос. — Сегодня я проведу ваш урок. Меня зовут…

— Ты?!

Сагда вздрогнула, услышав этот голос. Повернула голову, увидела, что Унтиди отложила карандаш, обеими руками вцепилась в стол и сверлит учительницу взглядом, полным ненависти.

Учительница на мгновение прикрыла глаза. Потом сжала кулаки и, отважно заглянув в глаза Унтиди, ответила:

— Да. Я. Если кто-то из вас не знает, меня зовут Арека. Давайте начинать.

Чевбет дожидался её в библиотеке. Стоило Ареке переступить порог, старый дворецкий наполнил чашку чаем и приоткрыл вазочку с сахаром. Арека постояла в дверях, прижимая к груди кипу бумаг. В голове царила благословенная пустота. Скоро она поредеет, уступит место мыслям, и вот тогда начнется кошмар. Уже сейчас подрагивали руки и ноги.

— Они дети, — сказал Чевбет. — Не судите их строго.

Арека тряхнула головой, подошла к книжному шкафу, сделанному из темного лакированного дерева. Вернула на место книгу, которую взяла для урока. Книгу, которая так и не пригодилась.

— Я не сужу, — тихо сказала Арека. — Это они меня судят. За что?

— Множество причин. — Чевбет подвинул чашку. — Но давайте сначала разберемся, что произошло.

Арека не хотела пить чай, но всё же уселась в кресло и взяла чашку. Хотя бы с Чевбетом ей нужно было сохранить хорошие отношения.

Старый дворецкий её пугал. Взгляд его казался порой жестоким, но выражение лица неизменно оставалось доброжелательно-равнодушным. «Он и убивал бы меня с таким же лицом», — думала иногда Арека. Однако в Чевбете ощущалась некая сила, враждебная той, другой силе, что собиралась уничтожить мир. И Арека хотела подружиться с нею.

Глотнув обжигающий губы напиток, она принялась рассказывать, заново переживая всё, что произошло в классе.

Чья это была идея, теперь уже невозможно было сказать. Той страшной ночью, когда в её спальне появилась Атсама с пеплом Мальчика на руках, они говорили до утра. Герцогиня выложила всё, что знала. И, хотя знала она немного, услышанное повергло Ареку в ужас. Много ночей потом снился ей Кармаигс, тонущий в крови, заваленный истерзанными трупами, и над ним раскатывался смех Эрлота, безумный и счастливый.

«Нужно что-то делать!» — это точно сказала Арека. И они начали думать, строить безумные планы, пока, наконец, Атсама не заявила: «Умрут почти все, смирись. Но кое-что можно успеть урвать, это и есть политика. За маленький кусок — маленький спрос, а вырасти из этого куска может очень многое». Арека не сразу смирилась с этим. Залитый кровью Кармаигс с каждым днем становился реальнее. Но и пепел Мальчика тоже был реальным, реальнее некуда.

Иногда кошмар нельзя предотвратить. Но можно спасти от кошмара хоть кого-то.

Атсама отказалась участвовать. «Как ты себе это представляешь? — спросила она. — Я должна войти в барак Эрлота и сказать детям, чтобы пошли за мной? А если они не пойдут, то что? Тащить их силой по одному? Гоняться за ними? А как потом убедить их сидеть на месте?»

Она была кругом права. Она ждала, что Арека склонит голову и признает поражение, так ей было бы легче. Но Арека подняла голову и сказала: «Хорошо. Тогда я».

Она помнила, как впервые вошла в барак и попыталась заговорить с кем-то из томящихся там мальчишек. Принесла еды из кухни. Мальчишка посмотрел на нее дикими глазами и ушел в дальний конец барака. Поднос с нетронутыми пирожками тем же вечером оказался снаружи, на земле, и пара бродячих псов расправилась с угощением.

«Бесполезно, — подвела итог Атсама. — Смирись. Зря я тебе рассказала».

Арека не смирилась. Они спорили, ругались, обсуждали, и в результате родилась эта идея. Арека пришла к Чевбету одна, и они долго говорили. Дворецкий казался ей грозным, непрошибаемым, и Арека потеряла всякую надежду. Когда в конце её сбивчивых объяснений Чевбет сказал: «Хорошо», — она долго смотрела на него, раскрыв рот. Тогда Чевбет вымучил для нее улыбку и добавил: «Я разрешу вам провести урок. Но не знаю, что из этого получится. Вы ведь не хотите мне рассказывать, в чем опасность».

Получилось из этого то, о чем Арека предпочла бы забыть навсегда. Она несколько ночей не спала, думая, что за урок может преподать детям, чем их заинтересовать. А на мысль её натолкнула всё та же Атсама. «Старик, верно, учил их по книгам Освика, — предположила она. — По тем, что он написал для людей. Вряд ли Освик обезумел настолько, чтобы обучить истинному языку своего дворецкого. Двое таких сумасшедших в одном городе — это слишком». Она выразительно посмотрела на Ареку, и та расцвела в улыбке. Действительно! Она ведь едва ли не единственная из людей, кто знает письменность вампиров!

Ей казалось, что дети, затаив дыхание, будут впитывать неизвестную премудрость. Но фантазии потерпели крах, лишь только Арека вывела на доске первый символ. Сложный, состоящий из четырех переплетающихся линий, сходящихся и расходящихся. «Это означает „доверие“, — сказала Арека, внося последние штрихи. — С этого символа начинается любая книга, любой документ, написанный вампиром. Вычерчивая этот символ, вампир обязуется сообщать только правду. А читатель, увидев этот символ, дает согласие верить написанному. Это не просто правило, это — один из законов, и…»

Она не договорила — в спину ей что-то стукнуло. Не сильно, ей не хотели навредить, но Арека почувствовала удар. А когда обернулась, увидела катящийся по полу комок бумаги. В классе стояла тишина. Сердце Ареки быстро заколотилось, кровь прилила к щекам. Она не знала, что делать, и поэтому наклонилась, подобрала комок. Развернула его, увидела асимметричные карандашные узоры, и улыбнулась. «Очень красиво», — сказала она. Одна из учениц, кажется, самая младшая, презрительно хмыкнула и отвернулась к окну, сложив руки на груди. У нее одной не было на столе бумаги. На нее одну смотрели все. И, как только отвернулись, в их взглядах Арека увидела неприязнь.

Час тянулся, как год. Арека чувствовала себя опустошенной. То и дело приходилось одергивать себя, чтобы не закричать, не вступить в борьбу. Нет, ведь это — не враги. Этих детей она хочет спасти от смерти, остальное — неважно. Вновь и вновь она поворачивалась к доске и смотрела на символ доверия. Становилось немного легче, но всё же, когда закончился час, Арека вздохнула с облегчением. Дети вылетели из класса, не прощаясь.