Василий Криптонов - Солнцеворот

«Мне доложили о твоих отлучках, — сказал он. — Мне доложили, что ты ведешь себя странно. Я пришел выяснить, сошел ли ты с ума, или стал мудрым».

Мэролл выложил всё. Река шепнула, что Эрлоту можно довериться безоглядно. И Река не обманула.

«Ты и вправду мудр, — заметил Эрлот. — Пожалуй, мудрее, чем многие…» — Тут он осекся и, пристально поглядев на Мэролла, изнывающего от желания задать сотню вопросов, сказал:

«Река дает тебе силу, но забирает волю. С каждым разом тебе будет все труднее возвращаться, и однажды ты останешься там. Станешь берсерком. Но берсерком, который лишь оберегает свое уединение. Это — страсть, с которой ты входишь в Реку, и которую она умножает. Те берсерки, что стоят вокруг Храма, управляются другой волей, волей Эмариса, который приказал охранять дочь. В них есть смысл. В тебе, если ты не вернешься из отлучки, смысла не будет».

В глазах короля Мэролл увидел свою смерть и кивнул.

«И ты должен пить кровь. Кровь — это воплощение Реки в нашем мире. Отвергая ее, ты уходишь из нашего мира. Поэтому важно пить кровь каждый день».

И вновь Мэролл кивнул. Осмелился задать вопрос:

«А вы? Вы всегда умели это?..»

Король улыбнулся:

«А как, по-твоему, я пережил тысячи лет без войны, без утоления своей страсти?»

В этот миг Мэролл почувствовал, что между ними наладилась некая связь. Они с королем понимали друг друга и уважали.

«Придет время, и ты возглавишь армию, — сообщил Эрлот, когда они вышли из палатки и остановились, любуясь Храмом в лучах заходящего солнца. — Если хочешь — можешь вернуться в крепость и…»

«Нет, — покачал головой Мэролл. — Благодарю вас, ваше величество, но я бы предпочел остаться здесь. Здесь… Спокойнее».

Эрлот кивнул. Он понял.

Когда до лагеря дошла весть о том, что в Храме принцессы нет, все думали, что лагерь свернут. Но Мэролл остался, получив на то соизволение Эрлота. Ему нравилась пустынная местность, где высился Храм, нравились неподвижные фигуры берсерков. Мэролл чувствовал родство с ними.

Он думал, что теперь все разбегутся, ведь не было больше великой цели — убив принцессу, заслужить лордство. Но вышло иначе. В отряд Мэролла стремились попасть все, потому что Мэролл стал лучшим. Он выносил с берегов Реки знания и умения, которые, казалось, были у него всегда, лишь пробуждались теперь.

«Похоже, мы разделили страсть», — заметил однажды Эрлот, понаблюдав за поединком Мэролла.

В ответ Мэролл крепче сжал рукоять меча. Теперь всё стало на свои места. Ну конечно. Война! Война — его страсть.

Оглядываясь назад, Мэролл видел себя прежнего, глупого юнца, мечтающего лишь выжить в творящемся вокруг хаосе. Теперь он улыбался, вспоминая. Теперь он изменился.

— Ваше благородие?

Мэролл открыл глаза. В палатку просунулась голова адъютанта, который задержался в отряде так надолго, что Мэролл запомнил его имя.

— Чего тебе, Диррэл?

Возвращение с берегов Реки далось легко, Мэролл научился управлять собой в совершенстве.

— Новобранцы прибыли и ждут вас.

— Сколько их?

— Четверо.

— Да уж…

Мэролл знал, что в Кармаигс стекаются полчища баронетов, но до него доходили единицы. Те, кто сумел управиться с магией огня. Остальных обучать не имело смысла. Есть разница между вампиром и человеком, получившим дар.

Мэролл вышел из палатки и посмотрел на четверых баронетов, которые, завидев его, вытянулись и замерли.

— Приветствую вас в отряде лучших, — проговорил Мэролл, подмечая, что его интонации сделались почти такими же, как у Эрлота. — Здесь вы научитесь побеждать самого страшного врага. Обернитесь и поглядите на него.

Они обернулись. Они посмотрели на берсерков. Берсерки смотрели на них, сквозь них, мимо них черными пустыми глазами. Берсерки были ключом ко всему: к победе, к поражению и к пониманию мира.

Во тьме плавали голоса.

Иногда они что-то хотели от него, и тогда становилось тяжело. Приходилось вслушиваться, потом будто ломом поднимать пласты воспоминаний, ворошить кочергой угасающие уголья мыслей и давать ответ. Но в основном голоса довольствовались друг другом, и Сардат переставал их замечать. Тьма так легко сливалась с тишиной, а вместе они наполняли сердце покоем. В темноте и в тишине не было страданий, не было боли.

Иногда Сардат думал: «Кто я?»

Раньше он был зрением. Он видел мир вокруг себя и понимал себя в нем. Сейчас он видел тьму и не понимал себя. Не хотел понимать. Быть может, он сам был тьмой, после того, сколько черного пламени пронеслось через него во время той битвы в ущелье? Но что-то мешало ему полностью раствориться во тьме, стать ею.

Голоса?..

Поначалу была боль на месте глаз. Эта боль ярким белым пятном напоминала Сардату о былом. Но шли дни, невидимые и неразличимые, и пятно погасло.

Потом были воспоминания. Сардат перебирал их, будто вор, рывшийся в украденной сумке. Хватал одно, другое, примерял и тут же отбрасывал. Улыбка И, слезы Сиеры, её поцелуи в темноте той единственной ночи, что была им дозволена. За это воспоминание Сардат цеплялся до последнего. О нем и сказал в тот день Учителю: «Она здесь. А больше ничего не существует».

Но померкло и оно, и Сардат без сожалений позволил ему кануть во тьму. Всё теряло смысл, и Сардат ждал того мига, когда остатки смысла потеряет само его существование в мире, превратившемся в горстку голосов и смутных ощущений.

Чьи-то руки держали его, вели. Назойливые голоса говорили, куда повернуть, когда остановиться, где присесть. Ему толкали в руки еду, и он пережевывал мясо, не чувствуя вкуса. Проглоченная пища падала во тьму и исчезала навеки. Какой в ней смысл?

— Это бессмысленный риск. — Знакомый голос разорвал внезапно тьму, заставив Сардата морщиться, будто от яркого луча, ослепившего спросонок.

Говорил Аммит.

— Мы только что положили без малого сотню бойцов, чтобы вытащить тебя. И что теперь? Хочешь уничтожить остатки?

— Полегче, Учитель! — Это Милашка. Она сидела справа от Сардата, и, кажется, ниже. На полу? Да, верно, на полу, тогда как сам он сидел на скамейке. Видно, в какой-то хижине. Голос Аммита раздавался слева:

— Грядет война, о которой вы так долго мечтали. Нам нужно поторопиться к Кармаигсу. К чему эта нелепая вылазка?

Смешок. Правее Аммита. Это тот самый Ратканон. Сардату не довелось его увидеть, он сразу стал голосом во тьме. Должно быть, они с Аммитом сидят за столом, друг против друга.

— Ты называешь нелепой мою вылазку, а я называю нелепой твою войну, — прогудел мощный бас. — Что ж, ты сумеешь биться наравне со всеми, ты даже превзойдешь их. А я? Я, сильнейший из людей, по-твоему, отрублю голову Эрлоту? Я не маленький мальчик, не нужно утешать меня сказками. Я видел, на что способны воины-вампиры, а не тот сброд, который мы рубили допрежь. В той войне меня прикончат раньше, чем я успею поднять топор. Но здесь я ещё кое-что могу. Я не один год нападал на караваны и освобождал пленных. Пусть я не убью Эрлота, но хоть ослаблю. Хоть немного. Позволь мне наслаждаться своим малым вкладом в твою победу.