Алексей Глушановский - Тень Основателя

Наконец отвлекшись от приятных воспоминаний, призрак обратил свое внимание на меня.

Некоторое время он просто пристально всматривался в мое лицо, словно пытаясь высмотреть нечто тайное, разобрать какие-то одному ему понятные знаки и символы. Хотя что он мог увидеть? Последний раз на свое отражение я смотрел сегодня утром. Грубая глиняная чашка, которую я спер у храмового сборщика пожертвований, не пережила короткой встречи с моей ногой, так что жажду пришлось утолять прямо из кадушки для сбора дождевой воды.

Отражение там, конечно, не очень, не сравнить с нормальным зеркалом, но кое-что разглядеть все же возможно. Для оценки этого вполне достаточно. Так что я абсолютно уверен: нет там ничего достойного столь пристального внимания. Рожа как рожа. Чуть более тонкие, чем у большинства других мальчишек Нижнего города, черты лица, скрываемые въевшейся пылью, успешно противостоящей редким попыткам мытья. Спутанные светлые волосы до плеч. Голубые глаза. Ничего особого… В Нижнем подобных мне бродяжек — одиннадцать на десяток будет. Но что-то Дракон, похоже, все же высмотрел, поскольку после долгого разглядывания сделал мне самое необычное предложение, которое я только получал за свою жизнь.

— Чего бы ты хотел? — Видимо, заметив мой взгляд, брошенный на бренные останки курицы, Первый император чуть заметно покачал головой: — Только не вздумай сказать, что хотел бы еще одну курицу. Это будет большой глупостью с твоей стороны!

— Почему? — не удержался я от вопроса. Интересно, он и мысли, что ли, читать может или просто так догадался?

— Во-первых, потому, что такой шанс выпадает нечасто и не стоит его тратить на такую мелочь, — холодно ответил призрак, а затем чуть усмехнулся и добавил: — Ну а во-вторых, у меня нет курицы! Прежде чем ответить, подумай, потомок. Как следует подумай! Предупреждаю, я могу дать тебе многое, очень многое, но и цену возьму соответствующую. Сейчас ты еще можешь сказать, что не нуждаешься в моих дарах, и просто уйти. Не бойся, я отпущу тебя. Но не будешь ли ты всю свою оставшуюся никчемную жизнь жалеть о том, от чего отказался? — Сейчас его голос был строг и серьезен.

Стоило только мне раскрыть рот, как призрак вновь перебил меня:

— Я сказал подумай! Но не только о том, что ты теряешь, отказавшись, но и о том, что потеряешь, назвав мне свое желание. Попросив какую-нибудь мелочь, вроде богатства, не будешь ли ты жалеть всю жизнь о том, что отдашь мне за презренное золото? Думай хорошо, потомок!

Собственно, я и думал. Судя по всему, мой предок, если, конечно, верить его утверждениям, был и впрямь настроен весьма серьезно. И похоже, даже в таком полупрозрачном состоянии мог немало. А значит, это был шанс! Призрачный, как и тот, кто его предлагал… Но даже призрачный шанс — это куда лучше, чем полная безнадежность. А значит, просить курицу или там деньги на ее покупку было бы действительно очень глупо.

Вообще-то у меня было одно желание, плата за исполнение которого не имела ровным счетом никакого значения. Желание совершенно невозможное — не с моими силами тягаться с великим герцогом, — но если бы кто-то еще десять минут назад спросил меня о существовании привидений, я бы твердо ответил, что их не существует. Так, может быть, несуществующий призрак и впрямь может исполнить мое невозможное желание?

— Итак, чего ты хочешь? — поторопил меня Дракон.

— Я хочу вернуть себе свое прежнее имя или хотя бы получить возможность это сделать! — твердым голосом ответил я на вопрос привидения.

Громкий и, надо признать, на этот раз весьма зловещий хохот Первого императора был мне ответом.

— Вот за это вас и боялись, — отсмеявшись, сказал призрак. — Истинный Сержак. Оборвыш оборвышем, но блюдет обычай, древний и почти забытый даже в мое время. И мечта у него — не золота побольше и еды понежнее, а вырезать весь род обидчиков до последнего ребенка да вернуть старые владения, еще и небось с изрядным куском в придачу. «Не забывать и не прощать» — подозреваю, что у таких консерваторов и девиз, наверное, до сих пор не изменился?

Я кивнул, соглашаясь с его словами. Зачем скрывать то, что известно всем? В том числе и князю. Собственно, древний обычай «утери имени», помимо ритуального, имел и вполне житейский смысл. За голову последнего из нашего рода великий герцог Атари готов был выплатить ее вес в золоте. Если бы мое старое имя только прозвучало в местах моего нынешнего обитания, то я, без сомнения, быстро бы утратил эту столь дорогостоящую часть своего тела. Что было бы для меня весьма печально. Чем бы я тогда кушал?

Внезапно прекратив смех, призрак уставился на меня тяжелым взглядом красных глаз.

— Ты выбрал, — веско промолвил он, а затем коротко приказал: — На колени!

Ни запротестовать, ни хоть как-то возразить я попросту не успел. Ноги подогнулись сами, и, больно ударившись коленками о грязный пол, я замер перед Драконом. Первый император, и будучи призраком, оставался повелителем, и противостоять его приказам у меня просто не получалось!

Глядя на взмывающий надо мной призрачный меч, я тоскливо думал о недоеденной курице и о том, что, описывая исключительную правдивость Дракона в плане казней, историки все же кое в чем ошибались. Как оказалось, не так уж он в этом деле и скрупулезен. Обещал-то вырвать мне сердце, а не отрубать голову!

Вы знаете, что такое счастье — чистое, беспримесное и абсолютное? Я теперь знаю. Счастье — это когда занесенный над твоей головой меч мягко опускается на плечо, а вместо мягкого голоса Темной Леди, приветствующей вас в своих владениях, ты слышишь торжественное: «Встань, паладин империи. Пусть это будет последний раз, когда ты стоял на коленях», — произнесенное торжественным голосом императора.

Паладин. Он сделал меня паладином!!! Вот же…! И даже — ….!!! Уж лучше бы я попросил курицу!

Встав с колен, я первым делом проверил свои штаны. Как ни странно, там было сухо и не имелось ничего лишнего. Затем я помолчал. Потом помолчал еще. И еще.

Нет, мне, конечно, очень хотелось искренне и образно поблагодарить Первого императора за его действия, но если, выбирая между паладинством и жареной курицей, я однозначно предпочел бы курицу, то выбор между возможностью высказать свое мнение и вырванным сердцем был отнюдь не так прост. В смысле — высказаться хотелось, и даже очень. Но жить хотелось больше. Так что я молчал.

— Ну и чем ты сейчас недоволен?

Гримаса на лице потомка была столь выразительна, что по ней можно было легко разобрать все те непечатные выражения, что он мысленно посылал в мой адрес. Умен, ничего не скажешь. Впрочем, сейчас он вряд ли может представить все размеры подложенной ему мною свиньи. Пока что он может различить разве что небольшой кусочек сальных окороков, высовывающихся из гигантской грязной лужи политики. Интересно, что же будет, когда он полностью осознает, во что я его втравил?