Макс Фрай - Все сказки старого Вильнюса. Продолжение

– Интересно, – наконец спросила Хлоя, – ему есть, где переночевать?

– Ну, он же все-таки немец, – неуверенно сказала Даля. – Прилетел из Берлина. Немцы все всегда заранее планируют. Небось не пропадет.

– Да какой он немец, с таким-то акцентом, – усмехнулась Нонна. – Явно русский. Или украинец. Ну, может быть, поляк. Но в данном случае это совершенно неважно. У психов не бывает национальности. Одно большое международное братство. И мы в нем тоже теперь состоим.

– Я, знаешь, даже рада, что мы все это устроили – откликнулась Хлоя. – Дурацкие шутки у его приятеля. Небось доволен собой, предвкушает, как белобрысый прибежит к нему с претензиями: «Ты все наврал про судьбу! Меня там послали к черту!» И как он будет хохотать – так ты, дурачок, поверил? А теперь пусть сидит, гадает, чего наделал, как так вышло, что в каком-то литовском кафе действительно раздают новые судьбы, не упустил ли он свой единственный шанс и кто кого на самом деле удачно разыграл.

– Вот это точно, – улыбнулась Нонна.

– А судьба? – укоризненно спросила Даля. – Вот вернется он домой, счастливый и окрыленный, а судьба все та же. Полный провал.

– В самом худшем случае теперь у него будет возможность решить, что новая судьба тоже оказалась как-то не очень, и коэффициент экзистенциальной муки ноль-две десятых совсем не подарок, зато через год можно будет попробовать еще раз, – заметила Нонна. – Надежда часто делает нас полными дураками, но лично я предпочитаю по возможности ее иметь.

– А может быть, он вернется домой такой довольный, вдохновленный нашими обещаниями, что теперь все действительно пойдет иначе? – предположила Хлоя. – Так иногда бывает. Эффект плацебо никто не отменял.

– Фыр, – вдруг сказала кофейная машина. Немного помолчала и бодро повторила: – Фыр-фыр-фыр!

– Матерь божья, это что же она, починилась от наших разговоров? – ахнула Даля.

– Сейчас проверим, – встрепенулась Нонна. – Эффект плацебо, значит? А что ж, все может быть.

Два дня спустя, когда была Далина очередь открывать кафе, у запертой калитки, ведущей в крошечный внутренний дворик, топталась какая-то странная девица. И дело совсем не во внешности, таких сейчас полный город, с бритыми головами, зелеными челками, разноцветными татуировками, серьгами в носу и в рваных колготках, которые стоят втрое дороже целых, это Даля знала не понаслышке, ее собственной дочке только что исполнилось четырнадцать лет.

Странным был взгляд незнакомки – испуганный, заискивающий и одновременно доверчивый, как у потерявшегося щенка.

– Вы работаете в кафе «Музыка и цветы»? – почти беззвучно спросила она, когда Даля достала ключи.

– Я его хозяйка, – гордо кивнула Даля.

Как бы скверно ни шли дела, но говорить: «Я – хозяйка кафе», – ей по-прежнему было приятно. Как в первый день.

– Я… – начала было бритая девица, умолкла, смущенно потупилась, наконец набралась решимости и выпалила: – Мне сказали… сказал один человек, у вас тут можно получить новую судьбу?

Даля мысленно схватилась за голову. Ох, мамочки. Уже разболтал. Но вслух строго сказала:

– Только при условии, что вы совершеннолетняя. И учтите, сейчас их на складе всего две. Хотите иметь большой выбор, приходите в конце недели. А еще лучше – в понедельник, чтобы наверняка.

– Нет, – помотала головой девица. – Это ничего, что две. Мне и одной хватит, лишь бы прямо сейчас. Я вчера вообще в окно хотела… Нет, не слушайте меня, это неважно. Просто долго точно не вытерплю. И мне уже девятнадцать. Хотите, за документами сбегаю? Я тут рядом живу.

– Сбегайте, – кивнула Даля. – У нас с этим очень строго, – и, чтобы девица не передумала возвращаться, добавила, сменив суровый тон на ласковый: – А я пока кофе сварю.

В пятницу вечером, когда в кафе были Даля и Хлоя, пришла еще одна барышня, в розовом пальто, без татуировок, с гладко причесанными волосами, но, судя по выражению лица, с космических масштабов бардаком в голове. Спросила: «У вас еще осталась одна судьба?» – и разревелась. Как такой отказать?

В понедельник на голову Нонне свалились сперва две бойкие подружки, с порога деловито спросившие: «Ну что, завезли новую партию?» – а ближе к вечеру – толстый молодой человек, которому восемнадцать лет должно было исполниться только через месяц. Но с такими отчаянными глазами, что пришлось сделать для него исключение. В смысле дать погрызть кофейное зерно.

Во вторник толстяк привел в «Музыку и цветы» своего приятеля, а пятничная барышня – старшую сестру. Ну а дальше заработало сарафанное радио, поток клиентов нарастал. В основном это были студентки, иногда с приятелями, но чаще с подружками, иногда – большими компаниями. Кофейные зерна расходились на ура. Мальчики приходили ближе к закрытию, поодиночке. Вид имели независимый и решительный, некоторые с порога объявляли, что ни в какие глупости не верят, а сюда пришли на спор, поэтому ладно, давайте сюда вашу судьбу с низким коэффициентом экзистенциальной муки… правда, что ли, может полегчать?

Впрочем, большинство новых клиентов заходили просто так, из любопытства, о новых судьбах не заикались, но явно знали, это было заметно по напряженным лицам и возбужденно блестящим глазам. Но каждый что-нибудь да заказывал, это главное. Дела в «Музыке и цветах» понемногу пошли на лад.

Еще до начала лета подруги с удивлением обнаружили, что их заведение постепенно становится популярным молодежным кафе, хотя формат, как им до сих пор казалось, был не совсем подходящий. Но сменить его оказалось несложно: частично обновили музыкальный репертуар, научились заливать разноцветной глазурью свои фирменные шоколадные кексы, превращая их таким образом в модные капкейки, в букеты стали добавлять декоративную капусту, студентки раскупали их на ура, а для чаевых завели копилку, пестрый керамический череп, назвали Эдо в честь дурацкого берлинского шутника. Студентки его обожали, а порой, перебрав «Восторженного кофе» с ромом и сливками по Нонниному рецепту, норовили украдкой поцеловать.

Кудрявый берлинский блондин, вопреки их прогнозам, больше не появился, но в сентябре прислал фотографию джазового квартета, он – с контрабасом, на обратной стороне подпись: «Я не верил, а все получилось!», а в конце декабря открытку с красными розами из Барселоны: «Счастливого Рождества». Нонна повесила оба послания над барной стойкой. Как раз удачно совпало: музыка и цветы.

Утром внезапно хлынул дождь, не по-весеннему холодный и какой-то очень по-человечески злой, словно его оторвали от важного разговора, на который долго не мог решиться, наконец собрался, начал, и тут срочно вызвали на работу: а ну давай лейся, пора. Нет, через полчаса будет поздно, надо прямо сейчас. И дождь, куда деваться, пошел. Но совершенно не собирался делать вид, будто ему это нравится. Хлестал по асфальту, как пощечины раздавал.