Макс Фрай - Все сказки старого Вильнюса. Продолжение

– Ни с места!

Женский голос, да такой звонкий, что с деревьев посыпались багряные листья и белые цветочные лепестки.

Гибкий красавец содрогнулся и как-то резко уменьшился в размерах. Теперь он казался подростком, по крайней мере, издалека.

– Это полиция. Стоять. Руки за голову. А теперь, пожалуйста, бросьте вашеоружие на землю, – сказал другой голос, мужской.

Он звучал так флегматично, словно арестованный был, скажем, семьдесят третьим по счету на этой неделе.

Янина смотрела во все глаза, как двое полицейских надевают наручники на человечка, столь маленького и жалкого, что будь она просто случайной прохожей, рассказывала бы потом знакомым, как сволочи полицейские истязают дошкольников, Бога не боятся, никто им не указ.

В этом сне всегда царили густые, мутные предрассветные сумерки, но все же Янина явственно различала в полумраке светлые волосы мужчины и огромную шапку на голове женщины. Все-таки у Тани очень неудачная стрижка, подумала она перед тем, как проснуться.

Почти каждый день, возвращаясь с работы, шел по Плачойи, а потом сворачивал на Круопу, откуда можно было подняться по лестнице почти к самому дому; не то чтобы кратчайший маршрут, просто любил ходить по этим узким коротким улочкам за синагогой, обшарпанным и неизменно безлюдным, чувствовать себя монетой, ненадолго угодившей в потайной латаный-перелатаный, а все равно дырявый карман условно пижонского пиджака, которым город щеголяет перед туристами и жителями собственных спальных окраин, изредка, хорошо если пару раз в месяц приезжающими погулять в центр.

Любил этот район, застрявший даже не то чтобы в прошлом, скорее, в полном безвременье; знал, что рано или поздно его вытащат из этого безвременья за шкирку, как угнездившегося в хозяйском шкафу кота, отряхнут, осмотрят с деловитой брезгливостью, выкупят все что можно, снесут, перестроят, отремонтируют, распродадут. Знал и совсем не грустил по этому поводу, но дорожил каждой прогулкой, как трофеем, отвоеванным у неизбежности. Сегодня моя взяла, а дальше – ну, поглядим.

Очень удивился, обнаружив там новенькую вывеску «Арт-галерея 1+1». Не было тут никогда никаких галерей; ясно, конечно, что открыть галерею дело нехитрое, но елки, не здесь же! В этих безлюдных проулках даже булочная прогорит в первую же неделю: жильцов в окрестных домах раз, два и обчелся, а остальным просто в голову не придет сюда завернуть.

Естественно, зашел. Интересно, что там такое.

Галерея оказалась совсем дурацкая.

Во-первых, слишком маленькая. Предполагается, что художественная галерея – это все-таки какое-никакое, а выставочное пространство. И, по уму, хорошо бы иметь возможность отойти от стены, на которой висят картины, хотя бы на несколько метров. А «несколько» – это совершенно точно больше двух! Если бы две тесные комнатушки объединили в одну, сломав перегородку, вышло бы еще туда-сюда, однако хозяева галереи не стали утомлять себя капитальным ремонтом. Поэтому вместо одного условно пристойного выставочного зала здесь было два: очень маленький и совсем крошечный. И освещение хоть куда. В смысле пристрелить бы их всех, чтобы не мучились.

Во-вторых, на неровно, на скорую руку выбеленных стенах висели не городские пейзажи, не натюрморты с маками и васильками, не портреты умильных котов, сулящие хотя бы смутную тень надежды на прибыль, и даже не какой-нибудь лютый, надменно глумящийся над зрителем авангард, а просто черно-белые фотографии, на первый взгляд производящие впечатление любительских из-за небольшого размера и дешевых рамок с тусклой позолотой; впрочем, именно рамки и смягчили его сердце, у бабушки были такие же или очень похожие, надо же. Только поэтому сразу не вышел на улицу, решил задержаться и внимательно посмотреть.

Фотографии неожиданно оказались вполне ничего, их бы еще распечатать покрупнее и оформить по-человечески. Никогда не любил соваться с непрошеными советами, но тут почти невольно принялся оглядываться по сторонам в поисках живой души, которую можно было бы спросить: за что вы так ненавидите автора? Почему так старательно скрываете от публики достоинства его работ? И имя нигде не написали, слушайте, ну так же нельзя!

Во втором зале, то есть, если называть вещи своими именами, в дальней каморке, обнаружил милую старушку в аккуратном клетчатом платье, которая сразу, не дожидаясь расспросов, объявила, что знать ничего не знает, в галерее сидит по просьбе соседа, которому понадобилось отлучиться по делам, а выставка пока не работает, открытие только в пятницу. Но ладно, если зашли, можете посмотреть сейчас.

Прошелся по залу; ну как прошелся – три шага туда, четыре сюда. Фотографии тут были не хуже, чем в первом, скорее всего, того же автора или группы авторов, объединенных сходными представлениями о том, как надо снимать. И в какие убогие золоченые рамки потом запихивать свои снимки, чтобы отпугнуть как можно больше любителей изящных искусств. Если оформление – часть суровой мизантропической концепции, тогда отлично все удалось.

Ладно, какое мне дело.

Уже собирался поблагодарить и уйти, когда увидел себя. Подумал: «Быть того не может, просто немного похож», – но сходство было так велико, что засомневался, подошел поближе и долго рассматривал фотографию, на которой его двойник, лет на десять моложе, в обрезанных до колен джинсах и светлой футболке с надписью «Hasta Mañana» [37]пересекал Кафедральную площадь, подняв над собой, как зонт, тощий скелет давным-давно осыпавшейся елки. Свободной рукой двойник обнимал маленькую кудрявую женщину в длинном, до пят сарафане, оба хохотали так заразительно, что невозможно было не улыбнуться в ответ этим придуркам, собравшимся выбросить рождественскую елку, судя по их одежде, в июле. Ну или ладно, допустим, чуть раньше, в мае почти каждый год бывает несколько очень жарких дней.

Подумал: даже жалко, что на фото не я. Определенно не я, никогда у меня не было футболки с такой надписью, и женщину я не знаю; впрочем, даже если бы знал, вряд ли стал бы так пылко с ней обниматься, совершенно не в моем вкусе, грудь, как у мальчишки, и кудри эти овечьи, и рот практически до ушей.

Подумал: надо же, где-то в городе живет мой близнец, а я его никогда не встречал. Впрочем, может и не живет, приехал в отпуск к друзьям, заодно помог им навести порядок, вынес мусор, чтобы отблагодарить за стол и ночлег.

Подумал: чего только не бывает.

Попрощался с клетчатой старушкой и ушел.

В четверг после работы ужинал с Эмилией; как всегда вполуха слушал, что она говорит, кивал в нужных местах, в других нужных местах отрицательно мотал головой. Эмилия всегда говорила примерно одно и то же, это изрядно облегчало задачу, поэтому рядом с ней было легко, почти как наедине с собой: ешь пиццу, краем уха слушаешь музыку, думаешь о своем. Рассеянно рассматривал фотографии, которыми после недавнего ремонта украсили стены ресторана, невольно сравнивал их со вчерашними в так называемой «арт-галерее». Здесь, слава богу, все честь по чести, нормальный размер, прекрасная печать, черные паспарту, матовое стекло… так, погоди, а что это там? Неужели?.. Да нет, не может быть.