Макс Фрай - Все сказки старого Вильнюса. Продолжение

– А вы и есть экскурсовод?

– Совершенно верно. А также директор, бухгалтер и уборщица, по совместительству. Меня зовут Луиза Яновна. Этот музей открыл мой племянник, можно сказать, мне в подарок, чтобы не скучала на пенсии. Он довольно богатый человек и, как говорится, с причудами. Всем бы такие причуды, отличная была бы жизнь!.. Ладно, что с вами делать, заходите. Но ненадолго.

– Всего на минуточку! – просияла Соня. – Быстренько посмотрим и сразу уйдем. Просто мы несколько дней спорили, какие тут у вас экспонаты. Интересно, кто угадал.

– Ну и кто из вас угадал? – спросила Луиза Яновна.

– Никто, – растерянно откликнулась Соня.

А Катя только молча кивнула. Потому что если бы они с сестрой действительно взялись фантазировать, что за экспонаты будут в этом музее, ни за что не угадали бы. Когда попадаешь в совершенно невозможный, немыслимый Музей Глупых Вещей, ожидаешь увидеть там что-нибудь причудливое. Например, объекты современного искусства. Или клоунский реквизит. Или бракованную продукцию разных заводов: фотоаппараты, к которым забыли приделать объективы, ботинки с двумя пятками, кастрюли с намертво припаянными крышками, стаканы без дна. А здесь в витринах самые обычные вещи. Расческа, очень старая нарядная кукла, посеребренный поднос… Что в них такого уж глупого?

– А что глупого в этих вещах? – спросила она.

– Судьба, – улыбнулась Луиза Яновна. – Сами по себе вещи в нашем музее вполне обычные. Зато все как одна с чрезвычайно нелепой судьбой. Это, можно сказать, самые ненужные и неуместные вещи в мире: расческа, выигранная в лотерею лысым бобылем, которому даже передарить свой приз некому; поднос, купленный любящим супругом, чтобы приносить по утрам кофе в постель жене, которая ушла от него в тот самый день, пока он ходил по магазинам; кукла, всю свою долгую жизнь просидевшая в шкафу, потому что ее подарили девочке, мечтавшей о конструкторе и самокате. Кукла, кстати, моя, поэтому за эту информацию отвечаю головой. Впрочем, и за всю остальную: все вещи я собирала лично, по родственникам, друзьям и знакомым, вместе с историями, которые подробно рассказываю, проводя экскурсии. Без дополнительных пояснений никакого смысла в этой экспозиции, конечно, нет. Но я люблю рассказывать. Жалко, что вы уезжаете, я могла бы записать вас на послезавтра, в одиннадцать утра будет русская группа. Но нет, значит нет.

– Спасибо, – вежливо сказала Катя. И, не удержавшись, добавила: – У вас, получается, очень печальный музей.

Соне сейчас явно было не до разговоров, она с жадной сосредоточенностью зыркала по сторонам, словно бы задавшись целью не только разглядеть все экспонаты, но и составить их полный перечень. И запомнить его навсегда.

– Скорее, лирический, – улыбнулась Луиза Яновна. – Музей человеческих ошибок, роковых и просто забавных. В каком-то смысле, гораздо более честная история города и человечества в целом, чем та, которую мы знаем из учебников. Человек – существо, самой природой предназначенное ошибаться. Но ничего страшного в этой нашей особенности, как ни удивительно, нет. Если уж мы до сих пор живы – и мы с вами, и вообще все, кто сейчас есть. На этой оптимистической ноте предлагаю распрощаться. Не обижайтесь, дамы, у меня большие рабочие планы на этот выходной день.

«Например, пройтись по знакомым, выпросить для своего адского музея авторучку, которой так и не написали ни одной поэмы, шелковую простыню, не попавшую на ложе любви по причине полного равнодушия объекта страсти, погремушку для нерожденного младенца, кошелек, куда оказалось нечего положить», – подумала Катя. Но вслух, конечно, сказала только: «Спасибо», – и с нескрываемым облегчением выскочила на улицу. Сестра последовала за ней.

«Здорово, конечно, что у нас получилось, – думала Катя. – Но какое же оно оказалось ужасное! Но получилось, это само по себе о-го-го!»

– Получилось, ну надо же! – сказала она вслух. – Сонька, у нас с тобой получилась вот такая невероятная фигня! Ты спросила, старуха ответила, мы пошли и пришли в этот невозможный музей, которого не бывает. Как ты думаешь, он тут останется? Навсегда?

– Все не навсегда, – пожала плечами Соня. – И музей этот наверняка скоро закроется. Как только богатому племяннику надоест платить за аренду. Или Луизе ходить на работу. Я бы поставила на то, что она и года не продержится. Одно и то же каждый день пересказывать, слово в слово – это чокнуться можно. Разве что у нее разные наборы историй для разных групп? И она все время сочиняет новые? Тогда, конечно, может, и подольше музей простоит. Но неважно. Пока ты стояла, разинув рот, я нащелкала фотографий, несколько уже отправила в Инстаграм. Даже если теперь у меня сломается телефон, доказательства останутся в любом случае. Значит, этот музей точно есть, мы не сошли с ума, жизнь прекрасна и продолжается, а твой метод действительно работает.

И помолчав, добавила:

– Ух, я теперь развернусь.

Катя содрогнулась. Потом достала телефон и принялась фотографировать. Все подряд: дома, прохожих, запорошенные снегом анютины глазки на клумбах, проезжающий мимо экскурсионный автобус, афишу возле филармонии, припаркованный в неположенном месте, прямо под знаком красный автомобиль. Просто на память. Не о поездке, а о последних минутах обычной городской жизни в нормальном реальном мире, за пять минут до того, как Сонечка за него взялась.

У грозы, приходящей с юга, семь пятниц – не на неделе даже, на дню. Гроза, приходящая с юга, сама не знает, чего хочет, она собирается целый день, как стареющая красавица, избалованная вниманием, но заранее тоскующая от его недостатка, собирается в театр на премьеру спектакля, где можно встретить всех былых возлюбленных разом и всех ненавистных подруг, лепит на лицо и шею целебные маски, укладывает волосы, делает макияж, перебирает наряды, потом она может передумать, обидеться на весь мир, накинуть халат, сесть на балконе в шезлонг, закурить сигарету, но в самый последний момент сорваться и все-таки побежать, натянув старое платье, отложенное, чтобы подарить племяннице; к счастью, на самом деле оно действительно лучше всех. Так и гроза, приходящая с юга – солнечным утром мы слышим гром, в полдень раскаты его повторяются ближе и ближе, но в небе ни единого облачка, солнце пылает все жарче, и только после обеда вдруг начинается ливень, да такой, что ломаются стебли цветов, а трава припадает к земле, обнимает, просит: «Убереги». Но солнце по-прежнему светит, выглядывая из-за туч, которых только что не было вовсе. Солнце в недоумении: мы так не договаривались! «Ладно, нет так нет», – покладисто отвечает гроза, пришедшая с юга, и минуту спустя все снова тихо, и над чисто вымытым городом изгибается радуга, и птицы орут как весной. Но бывалые горожане знают цену воцарившемуся покою, поспешно убирают с балконов белье, уводят домой детей, накрывают свои палисадники пластиком и картоном, что есть под рукой, надо очень спешить, потому что вот-вот где-то на юге, далеко, за аэропортом, снова грохнет, и пока мы станем прислушиваться – что это было? – новая молния перечеркнет ясное небо наискосок, всю страницу сразу, не церемонясь, и на розово-серый гранит, которым вымощена Кафедральная площадь, упадет первая градина размером с пулю, пущенную в висок.