Макс Фрай - Все сказки старого Вильнюса. Продолжение

Ночью он почти не спал, только дремал, так чутко, что подскакивал от всякого Ларкиного вздоха. Не то чтобы всерьез думал, будто она может исчезнуть. Скорее, боялся увидеть давешний утренний сон о том, как проснулся один.

Ключевое слово – боялся. Вполне можно бояться, не уточняя, чего именно боишься. В этом смысле договориться с собой очень легко.

Оставшиеся два дня Ларка не то чтобы ходила мрачнее тучи, совсем нет. Просто он не мог не замечать, какие титанические усилия она предпринимает, чтобы выглядеть совершенно довольной происходящим. И беззаботно щебетать во время прогулок, описывая свои очередные видения: вот ярко-зеленый дом с круглыми окнами, вот огромное дерево, прямо в дупле которого сидит продавец мороженого и неловко свешивается вниз, принимая деньги у покупателей, вот удивительный переулок с фонарями на столбах, как бы завязанных узлом, вот мимо едет трамвай, а на плече водителя, представляешь, устроился попугай! Огромный, бирюзовый, с желтым хвостом, не удивлюсь, если он громко орет: «Пиастры», – но врать не буду, ты знаешь, вымышленных звуков я никогда не слышу, что на самом деле только к лучшему, но вот прямо сейчас немножко обидно.

Тогда он сам принимался орать: «Пиастррррры! Пиастррррррры!» – на радость окрестным детишкам, и Ларка тоже смеялась, а он, конечно, видел, какой ценой дается ей это веселье, и чуть не плакал от сострадания и досады. Приятное короткое путешествие как-то незаметно превратилось в худшую поездку их общей жизни. Но вслух он, конечно, ничего такого не говорил, потому что Ларка все время твердила: «Какой замечательный город! Как здорово, что мы сюда приехали! И как же не хочется уезжать!» Приходилось поддакивать.

Поддакивал-то поддакивал, однако поменять билеты не предлагал, хотя теоретически вполне мог позвонить на работу и договориться о двух-трех дополнительных днях отпуска, обычно ему шли навстречу и сейчас скорее всего пошли бы. Но об этом даже думать не хотелось. Нет уж, едем домой. По крайней мере, дома можно будет выспаться. А там, глядишь, все как-нибудь встанет на свои места.

В последний вечер он наконец расслабился. Не столько от бутылки легкого полусухого сидра, распитой на двоих в маленьком темном кафе, которое виделось Ларке пустым старомодным офисом, чем-то вроде конторы стряпчего из романов Диккенса, сколько от сознания, что вечер – последний. Завтра днем самолет домой.

И Ларка тоже расслабилась. По крайней мере, перестала делать вид, что все отлично. Открыто грустила, что пора уезжать. Даже всплакнула над третьим бокалом – боже, как жалко! Гуляла бы здесь еще и гуляла, глядела бы и глядела. Никогда раньше такого не было, чтобы уехать домой из чужого города, даже самого распрекрасного, – все равно что кусок сердца от себя оторвать.

Ее слезы его совсем не пугали. Он терялся перед Ларкиной притворной веселостью, зато прекрасно знал, что делать с честной печалью: обнимать, целовать кончики пальцев, сочинять планы будущих путешествий, один другого соблазнительней, говорить: «Ах ты рева-корова, бедный мой заяц, не нагулялась, не наигралась, а злой муж уже волочет домой, ничего-ничего, реви на здоровье, я тебя и с красным носом люблю, с красным почему-то даже больше, наверное, это такое изысканное извращение, тебе со мной крупно повезло», – и смотреть, как она смеется сквозь слезы, ощущая себя натурально спасителем сказочной принцессы, победителем всех злых драконов и великанов, без пяти минут загорелым блондином, кем же еще.

Домой, то есть в съемную квартиру, возвращались неторопливо, целуясь во всех подворотнях, как подростки, которым больше некуда деваться, петляли по городу такими причудливыми кругами, что в какой-то момент он перестал понимать, куда они забрели; одно утешение, что город довольно маленький, рано или поздно, то есть через пять или двадцать минут, непременно объявится какой-нибудь знакомый ориентир, а времени у них впереди – почти вечность. Целая долгая осенняя ночь, на удивление теплая и сухая, с чем-чем, а с погодой им в эту поездку удивительно повезло.

– А вот этот зайчик мне знаком! – вдруг сказала Илария, указывая, конечно же, вовсе не на зайчика, откуда бы ему тут взяться, а на закрытый сейчас газетный киоск.

Строго спросил:

– Что за зайчик? С кем это ты тут знакомишься, стоит мне отвернуться? И кстати, молилась ли ты на ночь, легкомысленная женщина? И если да, то кому?

Ларка рассмеялась, повиснув на его руке; сквозь смех кое-как объяснила:

– Просто забавная скульптура: спереди заяц, сзади павлин. Она мне уже мерещилась. Ну или снилась. Неважно. Важно, что именно где-то тут должен быть тот самый переулок, в котором было кафе. И несъеденная плюшка-ватрушка, главная фрустрация всей моей жизни. Там случайно нет строительного забора?

– Чего нет, того нет. Путь свободен.

– Отлично! – воскликнула Ларка. – Значит, идем туда. В смысле в ту сторону. Мне интересно…

Подхватил:

– Что там на самом деле находится?

Она на секунду замялась. Потом кивнула, но как-то без энтузиазма. И вдруг сказала:

– На самом деле ерунда все это. Я устала. Пошли домой.

Легко сказать – домой. Не признаваться же ей, что заблудился.

Но, внимательно оглядевшись, опознал наконец улицу и понял, что их временное пристанище совсем близко. Всего в паре-тройке кварталов. Не о чем говорить.

Уснул на этот раз довольно крепко. Сказалась накопившаяся усталость. Но все равно сквозь сон услышал, как Ларка встает с постели. Протянул к ней руку, сказал:

– Не уходи.

– Я только к окну, – откликнулась она. – Посмотрю, что могло бы мне сегодня присниться, если бы я, как дура, снова выскочила из дома и помчалась неведомо куда. Но я, конечно, не выскочу. Посижу тут немножко и сразу к тебе вернусь.

С трудом разлепил глаза. В комнате было довольно светло из-за горевшего прямо под окном уличного фонаря. Увидел, что Ларка, уже одетая, сидит на подоконнике и смотрит в распахнутое окно.

Поднялся, подошел, встал рядом. Хотел обнять ее, но почему-то не решился. Выглянул на улицу. Там был туман, такой густой, что очертания домов на противоположной стороне улицы скорее угадывались, чем действительно просматривались. А свет фонаря расплывался, как оранжевая клякса на школьной промокашке. Что видела там Ларка – бог весть. Впрочем, неважно. Что бы она там ни видела, ясно, что это зрелище кажется ей самым прекрасным в мире. Только это сейчас и важно. Остальное – полная ерунда.

Сказал:

– Я совсем не против с тобой прогуляться.

Она обернулась. Посмотрела – на него, не куда-то мимо, а прямо в лицо – с интересом, как на привлекательного незнакомца. Сказала: