Анна Платунова - Твое имя

И словно вспышка в сознании Мары — шнурок на мужской руке и голос: «Ты ведь сама этого хотела…» А дальше…

Их называют Шепчущие. Бесплотная и почти неопасная нечисть, питающаяся сильными эмоциями. А что может быть сильнее страха? Они требуют заплатить. А она не может. Ни за что не сможет…

Она вскинулась, вырываясь из объятий сна, и больше не сомкнула глаз.

Следующий день стал продолжением предыдущего. Солнце словно навсегда покинуло мир, а дорога тянулась, тянулась без конца и края. Мара знала: их водят по кругу, затуманили, отвели глаза. Им ни за что не выбраться, пока она не заплатит дань. Она шла, не поднимая головы.

Еда закончилась. Вода тоже. Путешественники теперь не просто недоумевали, они были в ужасе. Альф ругался, понукая лошадей, которые брели, еле переставляя ноги. Тайла и Эрл сидели обнявшись. Мужчины мрачно молчали, перебрасываясь тяжелыми взглядами.

Бьярн пытался заговорить с Марой, но она качала головой: «Отстань!» И он отставал.

К ночи Мара приняла неизбежность. Выхода нет. Они все могут погибнуть из-за нее. Слабачка, хватит себя жалеть! Она заплатит дань, и Шепчущие выпустят обоз из своих удушающих объятий.

— Эрл, хочешь сегодня переночевать у Тайлы? — спросила Мара мальчишку.

Эрл давно уже кочевал из телеги в телегу. То выпрашивал сказки у Вильяма и Бимера, то учился у Руфуса вязать из гибких прутиков корзинки, то просился под бочок к Тайле. Она его обнимала и пела колыбельные, в отличие от Мары. Эрл, конечно, и сейчас согласился.

После скудного ужина натянули пологи, разбрелись по телегам. Мара легла на свое место, стараясь успеть вперед Бьярна. Быстро, пока хватало решимости, стянула куртку, брюки, рубашку. Сквозь щели между досками проникал ветер, и щупальца тумана, казалось, тянулись к ней, стремясь дотронуться до обнаженного тела. Мара юркнула под одеяло, зажмурилась, пытаясь унять дрожь.

Ничего. Будет вам дань, твари. В конце концов, это не страшнее смерти…

Но когда, отодвинув полог, в телегу нырнул Бьярн — огромный, занявший собой сразу все пространство, и осторожно, стараясь не задеть Мару, лег на привычное место, колотить ее начало так, что сердце зашлось.

Но Шепчущие не отступятся, а договориться с ними невозможно.

— Бьярн, — тихо позвала она.

Он уловил в ее голосе страх, приподнялся на локте.

— Не переживай, птаха. Туман нам всем нервы помотал сегодня, но завтра…

Мара почти не понимала, что он говорит ей. Слышала только стук своего сердца. Быстро стянула одеяло, зная, что обнаженное тело будет выделяться на темном покрывале. Она надеялась, что не придется больше ничего говорить, да она и не смогла бы произнести ни слова… Бьярн замер на полувдохе. Мара не могла разглядеть его лица и радовалась этому. Что он чувствует? Замешательство? Радость? Или отвращение? Уже неважно… Надо просто покончить с этим.

Она привстала на коленях. Бьярн находился так близко, что она чувствовала жар его тела. Закусив губу, Мара протянула руки и принялась расстегивать верхнюю пуговицу его рубашки.

— Мара…

Пальцы дернули за петлю сильнее, чем она рассчитывала, и пуговица со звоном ударилась о бортик телеги. Молчи! Лучше молчи!

Бьярн стянул рубашку через голову. Мара чувствовала, что он не отводит от нее взгляда, но не видела выражения его глаз. Легко, словно касаясь крыльев бабочки, он провел по ее обнаженным плечам.

— Моя хорошая… Я не понимаю…

Мара рванула вперед и накрыла его рот своим. «Ничего не говори!» — мысленно умоляла она, зная, стоит ему произнести хоть слово, как потекут слезы из глаз.

Его губы были солоноватыми, жаркими и нежными. Он ответил на поцелуй, хоть и не сразу, будто считал все происходящее наваждением. Ответил, прижал к себе, и Мара всей кожей ощутила огонь, исходящий от него. Она и раньше прикасалась к нему: когда зашивала раны, когда накладывала заклятие, но Бьярн в такие моменты оставался только напарником. Но сейчас она вдыхала его запах — терпкий, чуть дымный… и опасный… Да, он пах так же, как все мужчины. А еще Мара ощущала, как перекатываются мускулы на его груди, как огромные руки все сильнее давят на спину. И захочет освободиться — не сможет…

Ей отчаянно захотелось кричать, кусаться и царапаться, вырываясь на свободу. Но она не должна. Ничего… И в порыве страсти тоже стонут и кусают губы.

Мара откинулась на спину, надеясь, что он поймет. Зажмурилась, услышав, как Бьярн расстегивает ремень. «Все скоро закончится», — уговаривала она себя, как-то болезненно радуясь тому, что Бьярна удалось провести. И уже зная, что потом, когда все произойдет, она никогда больше не сможет прикоснуться к нему. Обнять. Даже просто взять за руку. И так горько вдруг стало от того, что придется одним махом разрушить все, что так робко и осторожно они пытались выстроить вдвоем. Захотелось выть от отчаяния. Но надо терпеть…

Бьярн лег сверху, покрыл поцелуями ее лицо, плечи. Добрался до живота и хотел опуститься ниже, но Мара удержала.

— Птаха моя… Девочка моя…

Мара лежала в его объятиях, как безвольная кукла, позволяя себя целовать. Бьярн, казалось, заполнял собой весь мир, а она тонула, погружаясь во тьму.

Жгутики тумана, словно щупальца, дотрагивались до кожи, липкой от страха. Шепчущие соберут свою дань. Они будут довольны. Давно жертва, попавшая в их силки, не испытывала такого ужаса, к которому примешивались бы горечь утраты и гамма других чувств — от стыда до раскаяния.

Бьярн обнял ее — нежно и в то же время страстно. Дыхание его сбивалось. Мара знала, что сейчас все случится, и думала, что будет готова. Но не успел Бьярн подступиться к ней, как она не выдержала — вздрогнула всем телом, вцепилась в одеяло, как в спасательный круг.

И Бьярн понял. Застыл. Приблизил свое лицо, пытаясь заглянуть в глаза.

— Мара… Что происходит? — голос растерянный, сухой, помертвевший. — Мара, не молчи…

Мара могла только открывать и закрывать рот, словно выброшенная на берег рыбка. Губы ее дрожали. Она опять все испортила! Не справилась! Подвела всех…

Бьярн, тяжело дыша, опустился рядом. Он ждал ответа и не сводил с нее глаз. Мара закрыла лицо руками, повернулась к нему спиной, свернулась клубочком.

— Какая… я… жалкая… — прошептала она сквозь прижатые к лицу ладони.

И вдруг почувствовала ласковое прикосновение его губ к своей спине, там, где ее пересекали полоски шрама. В этом прикосновении больше не было огня, только нежность.

— Моя любимая… Что же ты творишь с нами? Зачем?

Это оказалось последней каплей. Как Мара ни уговаривала себя, что должна быть сильной, но тут разрыдалась, будто испуганная маленькая девочка.

Бьярн все еще ничего не понимал и сам, кажется, испугался, но старался не показывать вида. Завернул ее в одеяло, посадил к себе на колени, прижал. Гладил по волосам и собирал губами слезинки с ее щек.