Карина Демина - Ловец бабочек. Мотыльки [СИ]

— Информация, значит… информация…

— Он не тот, кто вам нужен, — Лев Севастьяныч поднял шляпу, которую водрузил на макушку и прихлопнул ладонью, чтоб села покрепче. — Я говорил с ним. Тихий суетливый человечек, озабоченный исключительно денежным вопросом. Его вершина — шелковые чулки без декларации…

…в этом он ошибался.

Себастьян был уверен, что дражайший пан Белялинский, с которым ему ныне днем случилось иметь беседу, куда как непрост.

И на умирающего он похож не был. Напротив, выглядел весьма и весьма бодро.

…сидел в ресторации, будто бы ждал.

Столик круглый под пальмою.

Скатерка белая с красным шитьем опустилась до самого пола, скрывая и колени пана Белялинского, и тонкие изогнутые ножки столика. На скатерке — ваза с фруктами.

Тарелочки.

Салфеточки.

Серебро столовое. Стекло сияющее до того, что глядеть больно. И в этом серебре да стекле отражалось бледноватое лицо пана Белялинского. Щеки его пылали румянцем, и сам он, слегка ошалевший, но явно радостный — уж не с графинчика ли настою на перце и лимонных корочках, которым радостно Себастьяна попотчевал — выглядел беспредельно счастливым.

— Пейте, пейте, — он самолично наполнил рюмку на высокой ножке и подал Себастьяну. — А то я заказал, а пить… пить неможно, сердце, понимаете?

И рученьку к груди приложил.

— Вчера вот грешным делом прихватило, думал, душу богам отдам… ан нет, попустило… и вот такая радость, такая радость… — он осекся, понимая, что счастье его незваные гости не готовы разделись. И чуть тише пролепетал. — Такая радость…

— Какая?

— Ах, оставьте, князь… вы к нам уже и не заходите… совсем дорогу позабыли… Ганна обижается… а узнает, что я тут с вами… — он кивнул на чарку, — и вовсе… знаете, у моей Ганны характер не сахарный. Не женитесь… послушайте моего совета… человека, который думал, что он в браке счастлив, а после осознал, что сие счастье — исключительнейшим образом иллюзия дурная.

Он всхлипнул тихонечко и, рюмку отнявши, опрокинул ее. Занюхал перцовку кусочком яблока и всхлипнул:

— Извести меня пытается…

— Заявление подавать будете? — поинтересовался Себастьян, отодвигая стул. Но Катарина покачала головой, мол, постоит лучше.

— Заявление? Ах, бросьте… какое заявление? Скажут, оклеветал… а я не клеветник… я понимаю, прекрасно понимаю, она ведь ничего дурного не делает, а что пилит, так все такие… и что лекарства не купила… мы разорены… почти разорены… что-то я много говорю.

— Вы гробы возите? — Катарине надоело слушать этот пьяноватый лепет. А было ясно, что пан Белялинский изрядно набрался, уж не понятно, с радости ли иль с печали.

— Гробы? — он растерянно моргнул. — Гробы… ах, да… гробы… вожу… вот давече привез двадцать штук. Двадцать!

Он поднял палец.

— Куда?

— Туда, — пан Белялинский махнул рукой. — Смотрите, пан воевода… женщины, они все такие… сперва сладкие и ласковые, что зефир твой…

Он огляделся, но зефира в обозримой близости не отыскал и потому наполнил рюмку вновь. Поднес крепкою рукой к носу, скривился.

Выдохнул.

Да и опрокинул, осушивши одним глотком. Закусывать на сей раз не стал, так занюхал собственным рукавом и содрогнулся всем телом.

— Ох… хороша… о чем я? А… зефир. Вы зефир любите? А вот Ганна любит. В шоколаде чтоб… и три злотня за коробку. А коробка-то махонькая. Спрашивается, за что платить? Три злотня! — пан Белялинский поднял палец. — Три!

— Мы поняли, — ответила Катарина, поморщившись. Пьяных не любила?

— Вот… я ей сказал, чего платить, когда на рынке такой же за два сребня можно взять. А она нос воротит, мол, на рынок только бедные ходят. И зефир там прогорклый… я ж сам пробовал. Найсвежайший. И знаете, — он огляделся, будто опасаясь, что драгоценная супружница изволит пребывать рядом, поманил Себастьяна пальцем. Пришлось наклоняться. — В последние-то годы у меня дела не ахти шли… совсем не шли… и я коробочку-то в кондитерской прикупил, а зефир на рынку брал. Экономно выходило. А она… не заметила она… только нахваливала, мол, хорош…

Пан Белялинский пьяненько захихикал.

— Только вы ей не говорите, ладно?

— Не скажу, — пообещал Себастьян, испытывая странную неловкость. Человек этот, волей ли или неволей замешанный в делах престранных, был все ж соотечественником, а потому видом своим нынешним, состоянием, позорил не только себя самого, но и целое королевство.

— Вот и ладно… а гробы? Что гробы… документы у меня имеются. В номере. Изучать станете?

— Станем, — ответила за Себастьяна Катарина, но пан Белялинский ей пальцем погрозил и сказал:

— Ша, девка… нос у тебя короток, чтоб в мои бумаги лезть… я свои права знаю…

— Хотите проблем?

— Смотря у кого они возникнут, — пан Белялинский подбоченился. — Она пусть остается… не люблю, когда наглые бабы в мою жизнь лезут. А вы, пан воевода, сходите… почитайте… авось и вычитаете чего…

И ключ кинул.

Себастьян ключ поймал, а заодно явственно осознал, что ничего-то в номере он не найдет. Однако же поднялся. И дверь открыл. И хмыкнул, убеждаясь, что этот конкретный номер был куда похуже того, в котором остановился сам Себастьян.

Победней.

Потесней.

И темный какой-то, неуютный…

Бумаги отыскались на столе и, как следовало ожидать, были в полном порядке. Из них следовало, что накануне пан Белялинский пересек границу, сопровождая груз в два десятка гробов деревянных с суконной обивкой цвета «экрю», полусотни венков похоронных и еще всякой прочей мелочи, подробный перечень которой составлял полтора листа.

Накладные.

Разрешение на реализацию.

Договор. И подпись некоего гражданина Шумского, груз принявшего. Акт сдачи и приемки. Чек, небрежно сложенный пополам… а гробы познаньские в Хольме изрядно стоили. Но… не то.

Не так.

Неужели ошибка вышла?

Себастьян прислушался к себе. В комнате воняло. Он даже не сразу понял, откуда исходил этот омерзительный запах, чем-то напоминающий смрад тухлых яиц. Сперва едва ощутимый, он, стоило обратить внимание, сделался вдруг резким, почти нестерпимым. Себастьян заткнул нос и повернулся.

Прошелся по комнатушке.

Остановился у разобранной постели… а ведь от нее воняет. Он и наклонился, осторожно вдохнул и едва не потерял сознание, до того резким сделался запах. Себастьян отпрянул.

Чихнул.

И спешно распахнул окно, но… запах не исчез и не стал слабей. И стоило признать, что происходит он вовсе не от причин естественных.

Себастьян сделал вдох и заставил себя вернуться к кровати.

Воняло.

Резко.

Едко.

И явно… и слева больше, чем справа.

Ему удалось определить место, но… что за обряд здесь проводили? Ведьмака вызвать? Откуда в Хольме ведьмаку взяться. Кого из местных? Но… можно ли верить местным?