Карина Демина - Ловец бабочек. Мотыльки [СИ]

Стремления к подвигу поубавилось.

В конце концов, он воевода, если кто увидит… а и плевать.

Себастьян выпустил когти, а ладони покрылись мелкою цепкой чешуей. Так-то лучше. А то мало ли, что ночному гостю в голову-то взбредет… нет, риск, конечно, дело благородное, но с дуростью его путать не стоит.

На второй этаж Себастьян забрался без труда.

И оказавшись на махоньком балкончике, огляделся. Пара цветочниц, покрытых серебристою коркой инея. Заснеженное окно. Дверь стеклянная и бледное пятно света за нею…

…панна Ошуйская страдала вдохновением.

Нет, как сказать, что страдала. Ее прямо-таки распирало от желания написать шедевр. И шедевр, что характерно, писался, слово за слово, однако ж разве приличный творческий человек может творить, не страдаючи? Скажи кому, так засмеют, особенно шовинисты, которые утверждают, будто бы женщина вовсе не способна создать великое творение.

…особенно пан Кузьмин, председательствовавший в кружке любителей изящного слова, изгалялся. В тот единственный раз, когда панна Ошуйская, превозмогая трепет сердечный решилась-таки представить на публику лучшее свое стихотворение — муж, между прочим, очень хвалил и горничная тоже — пан Кузьмин и не дослушал.

Рассмеялся.

А после едко и хлестко высказал все, что думает…

…слог хромает.

…рифма избита.

…и смысл примитивен.

Разве в смысле дело? В рифме? В эмоциях! В душе, которая развернулась, а в нее взяли и плюнули. И пусть случилось сие года четыре тому, когда панна Ошуйская только-только осознала себя поэтессою, но рана не заросла. Как и желание доказать Кузьмину, по сути своей столь же ограниченной личности, как и супруг, что она, панна Ошуйская, способна…

…про трепет рук.

Или лучше ног?

…я трепетом рук постиг вашу страсть, — повторила она шепотом и прикусила мизинчик. После опомнилась — истинные поэты, небось, мизинцы не грызут, но покусывают перо. Надо будет потребовать, чтобы привезли пару дюжин гусиных. Или лучше лебединых? Гусиными пусть всякие посредственности пишут, а шедевр, который ныне рождался в муках, достоин был самых лучших перьев.

— Я трепетом рук постиг вашу страсть! — повторила панна Ошуйская прикрывши очи, дабы в полной мере ощутить вкус каждого произнесенного ею слова. — Устами сорвал поцелуи…

Сердце встрепенулось.

Да, именно так. Женщины будут плакать на этом месте… или лучше стыдливо вздыхать. Быть может, поэму, которую панна Ошуйская назвала непритязательно — «Тайные грезы о запретных страстях» — даже запретят, как непристойную.

Это будет скандально!

— И ныне должны вы немедля сказать… — она задумалась, подыскивая рифму к слову «поцелуи». Рифма ускользала… зато вдруг раздался шорох, заставивший панну Ошуйскую оцепенеть.

Неужели…

Нет, показалось… конечно, показалось… быть того не может… или банальные мыши, на которых жаловалась кухарка таким тоном, будто панна Ошуйская самолично оных мышей вредительствовать на кухню отправила. И чего она ждала?

Поставила б мышеловок… а что котенька не ловит? Так он натура нежная, не приспособленная к подобному времяпровождению.

Тишина.

Темнота.

Из приоткрытой двери доносится бодрый храп супруга, которому неведомы душевные томления и вообще, небось, опять одеяло скинул, выставивши свои пятки на всеобщее обозрение. А если и вправду явится тот несчастный упырь? И что он увидит? Съехавший ночной колпак, слюни на губах и волосатые мужнины ляжки? Иржина-заступница, неудобно-то как будет…

Панна Ошуйская отложила перо.

Вдохновение ушло, как вода в песок, зато появилось неясное беспокойство. Заглянув в спальню, панна Ошуйская убедилась, что подозрения ее были не беспочвенны. Вот супруг. Лежит. На бок повернулся, руки под щеку сунул, губы приоткрыл, как карп на блюде, и пузыри пускает, сладко причмокивая. Одеяло вовсе сбросил и, замерзнув оттого, свернулся калачиком.

До чего смешон.

И ночная рубашка задралась…

Панна Ошуйская укрыла супруга одеялом и вздохнула. Какой ни есть, а свой… вдруг да взревнует упырь? И убьет? Мысль эта была нова и ужасающа. Она холодила спину предчувствием беды и еще сладостным предвкушением — никогда-то из-за панны Ошуйской не то, что не убивали, но даже не дрались…

…воображение живо нарисовало сцену, в которой она рыдает над телом убиенного супруга, проклиная злодея, как проклинала его Кинеида в прошлогодней постановке. Постановка, к слову, была дрянной, а игра местных актрисок вызывала лишь зевоту, не хватало им экспрессивности и вообще… в общем, рыдать у панны Ошуйской получилось бы лучше.

И проклинать тоже.

А упырь, осознавши, что ревностью своей он убил зарождающееся чувство, самолично растоптал любовь, стоял бы в сторонке понурившись, голову опустив и покорно принимая проклятья… потом были бы похороны… и одинокие долгие вечера… и страдания, страдания… и письма, которые бы писал ей упырь, умоляя о прощении… и камин, где бы они сгорали… поначалу… первые лет пять… или десять? Потом бы сердечная рана затянулась бы… или нет, скорее уж он, поняв, что не способен сломить гордый дух одинокой женщины, явился бы к ней, дабы покаяться и покончить с собой, не имея сил жить дальше. А она, узнав о том, простила бы. Панна Ошуйская, что б там ни говорили, была великодушна…

Она посмотрела еще раз на мужа и шепотом пообещала:

— Если он тебя убьет, я заставлю его страдать. Долго.

Муж причмокнул во сне и пробормотал что-то непонятное… как есть, черствый человек. Как ее угораздило выйти замуж за такого?

И что ей делать?

Стоять?

Или может… нет, панна Ошуйская не чувствовала в себе усталости, разве что вдохновение вернулось… пожалуй, в ее поэме будет этакий эпизод.

— Я проклинаю вас понеже! — что такое «понеже» она не очень знала, но ведь легло же слово, а значится, на своем месте. — И бед бессчетное число… пусть вас закружит вороньем!

Как-то так, да… или поподробней расписать, каких именно бед?

Панна Ошуйская выскользнула из супружеской спальни в будуар, где на столике кипарисовом ждали ее свечи и альбом с набросками будущего шедевра… выскользнула и замерла: над святая святых, ее альбомом и серебряным сундучком, в котором хранились предыдущие альбомы — ее поэтическое наследие, за которое потомки будут сражаться — склонилась тень.

Черная горбатая тень.

Эта тень была кособока и уродлива… и желала похитить то, что… панна Ошуйская, до конца так и не успев осознать, что мечты ее становятся явью, завизжала…

Васька в доме чувствовал себя привольно. Пройдясь по первому этажу, он сгреб в сумку пяток статуэток, про которые подружка сказывала, что будто бы они нефритовые и стоят немало. Прихватил серебряную пепельницу. И еще махонькие, но увесистые часы. Оглядел рамы. Рамы были хороши, но тяжеловаты… сунулся было на кухню, но басовитый храп остановил. Стало быть, кухарка ныне не отправилась домой…