Карина Демина - Ловец бабочек. Мотыльки [СИ]

Пускай.

— Если бы твоя матушка не была столь безответственна…

— Ах, Ада…

— Я правду говорю. Кто-то ведь должен… или, думаешь, если я привыкла к этой тюрьме, то мне она стала нравиться? Я бы тоже уехала с превеликим удовольствием, но кто ж меня отпустит…

…нити свиваются змеями, и вот уже она не распутывает сеть — как она вообще могла подумать, что справится с нею? — но вязнет. И каждое движение, каждый вдох лишь крепче привязывают ее к этой проклятой сети.

…видишь ли, деточка, Ада, пусть и несколько… бесцеремонна…

— Кто бы говорил…

— Но права… некогда наш предок…

— …чтоб ему икалось на том свете…

— …заключил сделку с тем, чье имя всуе поминать не стоит…

— …особенно по нынешним временам…

— …он боялся лишиться сил…

— …идиот кромешный…

…не надо их слушать. Это проклятье… где она подцепила его? Когда… потом, сначала выбраться… успокоиться. И не дышать. Здесь легко не дышать. Ее ведь учили… начинали учить… а она бесталанной оказалась.

Врали.

…он получил в залог камень… ты помнишь наш камень? Конечно, его никак не забудешь, даже если очень захочется… и силу… небывалую… только за все надо платить…

— Какое неожиданное открытие!

— Ада, не язви, тебе не идет. Мы не можем надолго покинуть дом. Сразу слабеем. И не только в силе, жизнь уходит.

— Еще поплачь…

— Я не плачу, Ада, я лишь объясняю девочке. Ей повезло, ее отпустил камень… но все равно… у тебя не будет детей здесь, милая… а дома… дома, быть может, если отпустил тебя, то и твою дочь…

— Почему дочь?

…дочь…

…Гражина… у нее есть дочь… розовый младенец, ручки-ножки в перевязочках… щеки пухленькие, а носик-кнопка… сладкий запах молока.

Надо возвращаться…

Геральд наблюдал за женщинами, застывшими в липкой сети чужого проклятья. Устав стоять, он развернул тяжелое кресло. Хмыкнул — гобеленовая обивка была один-в-один с домашней — и уселся. Вытянул ноги.

Глаза прикрыл.

Будет обидно, если девушка погибнет. Он ее предупредил, но…

Марево колыхалось.

Оно тянулось то к одной женщине, облепляя ее с ног до головы, то отступало, будто вспоминая, что есть еще одна жертва, которую никак невозможно оставить без должного внимания.

…старшая умрет. Скорее всего.

…это будет печально, но удобно. И главное, что сам Геральд в этой смерти не виновен. Он даже не без удовольствия отыщет ту, что наслала проклятье.

Накажет.

И привяжет вторую. Если она выживет…

…тетушка не обрадуется. Она изначально была против, но возраст… и силы… слишком много отдавала, вот и состарилась до срока. Мама права, скоро отойдет… может, месяц, может, год… а ведь могла бы еще сотню-другую прожить, не будь столь щепетильна.

…с другой стороны оно и к лучшему.

Матушка займет то место, которое причитается ей по праву рождения. А он… он сумеет доказать свою полезность роду. И всего-то нужно — подождать…

Гражина решила, что она умерла.

Сперва.

Было больно.

И холодно. Однажды она, распахнувши окно зимою — ах, хотелось тогда холодного свежего воздуха глотнуть — застудилась и слегла с кашлем. И вот тогда, это она помнила распрекрасно, в груди образовался точно такой же тяжелый ком, который на сердце давил.

Ком топили теплым молоком, мешая его с медом и барсучьим жиром.

Жиром же натирали грудь, укутывая поверху клетчатым шерстяным шарфом. Мазали пятки. И отступило.

Холод вдруг сменился жаром, и Гражина разозлилась: колдовка она или как?

…слабая.

…матушка всегда повторяла, что Гражина слаба, бестолкова, ленива… и в том есть правда… ей все-то неинтересно было. Науки, конечно, давались кое-как, особенно арифметика, но…

…она заставила себя сосредоточиться, как некогда сосредотачивалась на преглупых задачах с землекопами и соседскими яблонями…

…колдовка.

…и сила есть. Умений нет, но ничего, справится. Если нет, то матушка умрет… Гражина, превозмогая боль — грудь будто железным обручем стянуло — сделала глубокий вдох. И обруч затрещал. А марево превратилось в клубок путаных нитей.

Протянув руку, Гражина тронула одну.

И зашипела — нить поранила палец. Как ни странно, но малая эта боль вновь вызвала гнев.

Да как смеют они…

…она!

Панна Белялинска со своим женихом… матушка с нею встречаться ездила, чтобы отказом порадовать… только, мнится, вовсе не обрадовалась дорогая соседка… и Гражина, зацепив горсть нитей, рванула. Больно?

Потерпится.

Она смяла их, скатав в махонький шарик, и с удивлением обнаружила, что нити не оторвались, но… надо продолжить… она катала этот шарик в ладонях, наматывая сразу десятки нитей… сминая пальцами, сплющивая, вылепливая из них нечто…

…дом.

…матушка строга. Постарела-то как. А колдовки ведь не стареют? Так говорят люди. Неужели обманули?

Дорожка, выложенная речным камнем. Розы разрослись, затянули беседку колючей стеной. Пахнут хорошо, но под пологом их и душно, и влажно.

— Зачем ты приехала? — мама пьет чай.

Старый самовар. Еловые шишки в деревянном коробе. Пузатые кружки расписаны золотыми цветами. Сушки. Варенье. И осы не смеют тревожить покой колдовки.

— Ты не рада?

Ей почему-то представлялось, что матушка обрадуется… всенепременно обрадуется. Обнимет. Поцелует. Скажет, какою красавицей Деля стала. А она лишь нахмурила седые брови.

— У тебя получилось уехать однажды. К чему рисковать?

— Я хочу ребенка.

— Зачем?

…стена редеет.

…и голубка вновь оживает в руках… не о том надо думать, но…

…снова дом. И комната, в которой она провела детство. Здесь еще остались куклы, великое множество кукол, тряпичных и фарфоровых, деревянных и сплетенных из темной соломы. Старых и вовсе древних, но одинаково неприятных.

И новая, привезенная ею самой, садится в уголке.

Кровать маловата. И перину давно не выветривали. Она сделалась комковата, неудобна, и за ночь всю спину намозолила.

Зеркал нет.

Во всем доме нет ни одного зеркала, зато есть мальчишка, получается, двоюродный братец? Чей он сын? Иды или Ады? Они одинаково заботятся о нем, а он не делает меж ними различий.

— Наша надежда, — говорит Ада.

— Хорошо бы, если бы у тебя была девочка, — вторит Ида, поглаживая живот Дели. Он еще не так и заметен, но это прикосновение неприятно. — Были бы жених и невеста…

— Не говорите глупостей, — матушкин голос скрипуч. Она появляется из ниоткуда, всякий раз именно тогда, когда заводят эти разговоры о девочке и женитьбе. — Вы знаете правила. Она сама выберет…

…легче…

…дышать становится легче. И память тускнеет. Дни сливаются в один, длинный, в котором уместилось и сливовое варенье — его тетки варят и ссорятся, кидать ли корицу или же имбиря тертого щепотку, или еще чего — и первый затяжной дождь. Жухлые листья на дорожках парка.