Урсула Ле Гуин - Хейнский цикл

— Вы слышали, что сказал мне сегодня король на церемонии?

— Нет.

Эстравен склонился к очагу, поднял с горячих углей кувшин с пивом и наполнил мою кружку. Он больше ничего не сказал, поэтому я добавил:

— Король не говорил с вами в моем присутствии.

— Ив моем.

— Я уверен, что снова чего-то не понял.

Проклиная все эти хитрости — женские хитрости — я спросил:

— Вы пытаетесь сообщить мне, лорд Эстравен, что вышли из милости у короля?

Я думал, что он разгневается, но он только ответил:

— Я ничего не стараюсь вам сообщить, мистер Ай.

— Клянусь господом, я хотел бы, чтобы вы постарались.

Он с любопытством взглянул на меня:

— Что ж, тогда скажем так. При дворе есть личности, которые, пользуясь вашим выражением, находятся в милости у короля и которым не нравится ваше пребывание и ваша миссия здесь.

«Поэтому ты и торопишься присоединиться к ним, продать меня, чтобы спасти свою шкуру»,— подумал я. Впрочем, что толку сожалеть? Эстравен — придворный политик, а я — глупец, поверивший ему. Даже в двуполом обществе политики — это не совсем нормальные люди.

Приглашение на обед свидетельствовало, что он думает, будто я так же легко восприму его предательство, как он совершил его. Ясно, что внешние приличия здесь важнее честности. Поэтому я сказал:

— Мне жаль, что ваша доброта ко мне причинила вам неприятности.

Глядя на горящие угли, я радовался чувству морального превосходства, но, впрочем, ненадолго: его действия были слишком непредсказуемы.

Он откинулся назад, так что красные отсветы легли на его колени, на красивые и сильные маленькие руки, на серебряную кружку, но лицо его оставалось в тени — смуглое лицо, всегда затененное густыми бровями и ресницами. Лицо его почти всегда казалось лишенным выражения. Можно ли разгадать выражение морды кошки, тюленя, выдры? Многие гетенианцы похожи на этих животных с глубокими яркими глазками, не меняющими выражения.

— Я сам причинил себе неприятности,— произнес он,— действием, которое не имеет никакого отношения к вам, мистер Ай. Вы знаете, что между Кархидом и Оргорейном идет спор из-за полоски земли вдоль нашей границы в высоких Северных Холмах вблизи Сассинота. Дед Аргавена объявил долину Синота принадлежащей Кархиду, но Сотрапезники не признавали этого. Я помог некоторым кархидским фермерам переселиться подальше к востоку от границы, решив, что можно просто оставить эту полоску орготам, которые владели ею несколько тысячелетий. Я работал в администрации Северных Холмов несколько лет назад и знал многих из этих фермеров. Мне не хотелось, чтобы их убили в пограничных стычках или отправили на добровольные фермы Оргорейна. Почему бы не убрать сам предмет спора? Но это, оказывается, не патриотическая мысль. В сущности — это трусость и оскорбление самого короля.

Его ирония и эти тонкости пограничного конфликта с Оргорейном были безразличны мне. Я вернулся к тому, что меня больше интересовало. Веря ему или нет, я все же мог извлечь из него кое-какую пользу.

— Простите,— оборвал его я,— жаль, что история с несколькими фермерами может помешать моей важнейшей миссии. Речь идет о гораздо большем, чем несколько миль спорной территории.

— Да, о гораздо большем. Но, может быть, Экумен, у которого от границы до границы сотни световых лет, отнесется к нам с пониманием и сочувствием.

— Стабили Экумена очень терпеливые люди, сэр! Они будут ждать и сто, и пятьсот лет, пока Кархид и остальной Гетен не решат, присоединиться ли им ко всему человечеству. Я сейчас говорю о личной надежде. И личном разочаровании. Я думаю, что с вашей поддержкой...

— Я тоже. Что ж, ледник не тает за одну ночь.

Поговорки легко соскальзывали с его губ, но мысленно он был

где-то в другом месте. Он думал. Я представил себе, как он передвигает меня вместе с другими пешками по шахматной доске.

— Вы появились в моей стране,— сказал он, наконец,— в необычное время. Жизнь меняется, мы куда-то поворачиваем. Впрочем, не очень в сторону от обычного пути. Я думаю, что ваше присутствие и ваша миссия помогут нам выбрать нужный путь и в нужном месте. Все это очень ненадежно, мистер Ай.

Раздраженный этими общими словами, я произнес:

— Вы считаете, что сейчас неподходящий момент? Вы советуете мне отказаться от аудиенции?

Я сознательно допустил оплошность, но Эстравен даже не улыбнулся, не мигнул.

— Боюсь, что только король может сделать это,— спокойно ответил он.

— О боже, я не это имел в виду.

Я обхватил голову руками. Выросший на Земле, с ее открытым обществом и свободой обращения, я никогда не овладею бесстрастием, столь ценным в Кархиде. Я знал, что такое король — история Земли полна ими,— но у меня не было должного преклонения перед ними, не было такта. Я поднял кружку и сделал большой глоток.

— Придется говорить королю меньше, чем я собирался, рассчитывая на вашу поддержку.

— Хорошо.

— Почему хорошо?

— Что ж, мистер Ай, вы не безумец. И я тоже. Но, видите ли, ни вы, ни я — не король. Я полагаю, что вы собираетесь разумно объяснить Аргавену, что ваша миссия здесь в том, чтобы попытаться заключить союз между Гетеном и Землей. И он знает об этом. Я уже говорил ему. Я обсуждал с ним ваше предложение, старался заинтересовать его. Это было неверно сделано, неверно рассчитано. Я забыл, будучи сильно заинтересованным, что он король и видит все Не рационально, а по-королевски. Все, что я говорил ему, для него значило просто, что его власти угрожают, что его королевство — это лишь точка в пространстве и лишь игрушка для людей, правящих сотней миров.

— Но Экумен не правит, он координирует. Его сила — это сила членов Союза, государств и миров. В союзе с Экуменом Кархид станет менее уязвимым и более могучим, чем до сих пор.

Эстравен некоторое время не отвечал.

Он сидел, глядя па огонь, который отражался в кружке и на широкой яркой серебряной цепи у него на груди. В старом доме было тихо. Стол накрывал слуга. Но в Кархиде нет рабства или личной несвободы, поэтому, выполнив свои обязанности, все слуги разошлись по домам. Такой человек, как Эстравен, должен был иметь телохранителей, потому что убийства встречаются в Кархиде, но я не видел и не слышал ничего. Мы были одни.

Я был один с чужаком в стенах темного дома, в чужом, заметенном снегом городе, в сердце Ледяного Века, в чужом мире.

Все, что я говорил сегодня вечером и вообще со времени высадки на Зиме, вдруг показалось мне глупым и невероятным.

Как я мог ожидать, что этот человек или кто-нибудь другой поверит моим рассказам о других мирах, других расах, благосклонном правительстве где-то далеко в небе? Все это ерунда. Я физически кое-чем отличался от гетенианцев. Это требовало объяснения. Но мои собственные объяснения были нелепы. В этот момент я и сам в них не верил.