Мария Бородина - Заземление [СИ]

Воспользовавшись передышкой, Гандива вытащил из упаковки дезинфицирующую салфетку и обтёр руки. На всякий случай. Приятный аромат свежести наполнил помещение. Немного подумав, Гандива извлёк ещё одну и вытер стол. Закончив, оценивающе посмотрел на белоснежный квадрат салфетки. Ни одного развода не отпечаталось на экоткани. Но Гандиве по-прежнему казалось, что всё вокруг замарано отвратительной грязью, которую не видно невооружённым глазом… Грязью, что никогда не отмоется.

«Успокойся», — произнёс он мысленно, подавляя тревогу и прогоняя болезненные воспоминания. Железный самоконтроль не подвёл его и на этот раз. Стол неожиданно засиял безупречно начищенной гладью, и Гандива с облегчением выдохнул.

Жаль только, что до самого конца придётся созерцать эти отвратительные жирные разводы на стекле…

26 июня 2340 г.

Гандива спускается на первый этаж, сонно шаркая тапками. Пряный аромат свежесваренного кофе уже разливается по коридору. Он принюхивается, как гурман, и уголки его губ трогает улыбка. Мама всегда кладёт щепотку корицы в горячий напиток. Значит, она ещё не ушла. Интересно, почему?

Прозрачные двери разъезжаются, открывая проход на белоснежную кухню. Стёкла окна мерцают радужными переливами, стреляют бликами в купол потолка.

Да, мама здесь. Она потягивает кофе, распластав ладони по столу.

— Доброе утро, мой мальчик, — лучезарная улыбка отпечатывается морщинками в уголках её глаз.

— Взаимно, — Гандива с охотой отвечает на её улыбку. Иногда ему кажется, что мама — единственный человек, которому он способен искренне и с чувством улыбаться. — Ты ещё не на работе? Но почему?

— Взяла отгул, — поясняет мать, отпивая кофе. — Хочу побыть с любимым сыном в первый день его каникул.

— Их у нас будет ещё очень много, — согревая ладони о припотевшее стекло бокала, Гандива садится рядом. — Если быть более точным, целых шестьдесят семь!

Мама отводит взгляд и неожиданно меняется в лице.

— Боюсь, что нет.

Бокал скользит в ладонях, угрожая упасть. Слова застревают в горле вместе с колкими крошками удушья. Ещё вчера утром, провожая его на последний экзамен, мать строила радужные планы. Она обещала выпросить у начальства отпуск и съездить с ним на северную окраину Иммортеля на пару недель. На элитную базу отдыха с горнолыжным курортом. Туда, где круглый год под огромным куполом лежит искусственный снег. Гандива, окрылённый, шёл в группу, согревая сердце мыслями о снеге в летние каникулы. Пропуск в Далион — настоящая роскошь, которой редко удостаивается даже городская элита! Но если мама обещала, значит, дядя уже всё решил. Всё схвачено.

А что же теперь?

— А как же поездка в Далион? — слова срываются с губ, как пули.

— В другой раз, — мать виновато опускает глаза. — Прости меня, дорогой. Я думала, что всё будет хорошо. Но сегодня утром, когда я забирала твой годовой аттестат, мне вручили это.

Белый конверт из тонкого пластика скользит по столу и останавливается около Гандивы. Он касается безупречно гладкой поверхности. Холодок свербит под ложечкой — дурацкое предчувствие неладного. Отпечатки пальцев тают, едва он поднимает ладонь.

— Санкции? — вопросительно произносит он. — За что?

— Будет лучше, если я прочту тебе это.

— Я сам! — Гандива распечатывает конверт. — Я хочу скорее узнать правду.

— Гандива, нет! — мать пытается вырвать конверт у него из рук, но лишь разливает кофе.

— Я же сказал, что сделаю это сам. Читать я умею.

Гандива достаёт из конверта толстый буклет. Белоснежный картон, красные буквы. Следом на стол падает сложенный вчетверо лист бумаги.

— Социализатор каникулярного пребывания?! — о, это пренеприятнейшее удивление. — Туда ведь только изгоев отправляют…

— Ты не изгой, Гандива, — поясняет мама. — Прочти внимательно.

— Презумптор?! — Гандива словно слышит свои слова со стороны. — Что это такое?

— Читай же дальше.

Чёрный рой ровных печатных букв бьёт по глазам. Строчки пляшут и разъезжаются. Белый пластик буклета кажется неимоверно ярким. Каждое слово — как клеймо в подсознании.

— Уважаемые Мария 1448 и Лариэт 12. Уведомляем вас, что, согласно исследованию, проведённому в рамках программы социализации пре-имаго… — слова застывают на губах. — Я ничего не понимаю.

— Это я виновата, — мама вытирает глаза.

— Ваш сын Гандива 2 является презумптором в коллективе своего класса? — вопросительно произносит Гандива. — Звучит гордо.

— Если бы, — вздыхает мама. — Это означает, что все в классе тебя… не принимают!

— Но как?

Просто не укладывается в голове. К его словам прислушивается весь класс! Ему улыбаются при встрече. Никто в этой школе и пальцем его не тронул! А дело, оказывается, вон как обстоит. Они прячут камни за пазухой. Все до единого! Презумптор. Презумптор…

— Я, должно быть, неверно воспитала тебя, — всхлипывает мать.

— Ты не виновата, — твёрдо говорит Гандива, складывая буклет пополам. — Я поеду в социализатор, если это необходимо. Только не плачь. Я уверен, что там не так плохо, как думают все.

— Я обязательно поговорю с психологами смены, — мама улыбается сквозь слёзы. — Они обязаны знать, что к ним едет исключительнейший пре-имаго! Тот, что на голову выше остальных!

— Мама, — Гандива бьёт кулаком по столу. — Зачем мне доказывать кому-то своё превосходство?! Я ведь не…

— Да, ты и не должен. Потому что это очевидно!

— Мам, хватит!

Гандива знает, что слова матери очень далеки от истины. Он, конечно, старается и делает всё, что от него зависит, дабы дотянуться до заветной планки, задранной матерью на неимоверную высоту. Но ему всегда не хватает двух-трёх сантиметров. Даже в прыжке. Гандива догадывается, что эти жалкие и никому не нужные сантиметры разочаровывают маму. Он понял, что не оправдал высоких материнских надежд ещё в пятилетнем возрасте, когда не смог решить тремя дифференциальными методами детскую задачку про свинку и поросят.

Гандива знает, что ему никогда не дотянуться до матери.

А его мать — Мария 1448 — в своё время была лучшей студенткой факультета пространственных трансформаций. Триумфальный путь абсолюта ей помешала продолжить капсульная катастрофа, после которой беднягу пришлось собирать по частям. В университет она так и не вернулась — запретили по состоянию здоровья. И мама даже сумела с этим смириться. Вот только когда у неё, благодаря дорогущему методу экстракорпоральной гестации, появился сын, она принялась воплощать разрушенные мечты в нём.

Поэтому Гандива лучше других понимает, как мама страдает, не находя в нём собственного безупречного отражения.

Он, конечно, мог бы позволить себе быть самим собой. Он мог бы не тянуться к звёздам и хватать заслуженные восьмидесятки с хвостиком. Мог бы, если бы не любил мать. Жить по возможностям, не напрягаясь, означает причинять ей боль. И Гандива прыгал, как дрессированная собака, с первого этапа. С первых учебных дней.