Джоанна Мейер - Эхо Севера [litres]

– Не спеши судить об этом доме по внешнему виду, – сказал отец. – Постарайся почувствовать его душу.

Он вытащил из кармана ключ и отпер входную дверь.

Мы вошли внутрь и медленно двинулись по скрипучим половицам, усыпанным грязью и залетевшими в разбитые окна листьями. Порванные обои клочьями свисали со стен, ковер перед мертвым, холодным очагом был потертым и грязным, однако мой отец оказался прав – у этого дома чувствовалось большое сердце.

Отец взял меня за руку – так он не держал меня с самого детства – и неспеша повел меня через весь дом. Показал мне общую комнату, гостиную, кухню, затем две спальни с отдельным туалетом на втором этаже. Поднявшись еще по одному пролету скрипучей лестницы, мы оказались в прелестной мансардной комнате с наклонным потолком и большим окном, из которого открывался вид на лес. Разумеется, комната находилась в таком же плачевном состоянии, что и весь дом, но при этом у меня появилось ощущение, что здесь никто никогда не жил.

Мне сразу понравилась эта комната. Очень.

– Комната будет твоей, если она тебе нравится, – сказал мне отец. – Не думаю, что Донии захочется слишком часто карабкаться по лестнице сюда, наверх.

Я обняла отца, зная, что он выбрал эту комнату специально для меня.

Мы спустились с мансарды на первый этаж, и я спросила:

– Мы действительно можем позволить себе этот дом, папа?

– Сегодня утром я уже подписал купчую на него, – улыбнулся отец.

Подписать купчую мало, нужно еще и оплатить ее, но, мысленно прикинув наши возможности, я решила, что если мы слегка прижмемся здесь, немного поднажмем там, то, пожалуй, сможем накопить достаточно денег.

Домой мы возвращались уже в сгущающихся сумерках, обсуждая по дороге, что нужно будет сделать, чтобы коттедж возле леса стал пригодным для жизни. Вновь пошел снег, но я не чувствовала холода, согретая отцовской любовью. Я знала, что лишить меня этой любви не сможет никто – никакой мачехе на свете это не под силу.

Несколько недель мы, сменяя друг друга, работали в доме – в основном я и отец, Родя помогал нам лишь время от времени – и вот, наконец, коттедж был готов для показа Донии. Родя отпросился у своего часовщика, и мы втроем сидели в нашем книжном магазине. Не скрою, я довольно сильно нервничала, ведь мне сейчас предстояло, по сути, впервые по-настоящему встретиться со своей мачехой. До этого я несколько раз приглашала ее к нам на ужин, но Дония то ли не хотела прийти, то ли не могла – занятая продажей своей пекарни для уплаты долгов ее покойного мужа.

Наконец она буквально влетела к нам в магазин – яркая, шумная, в дорогой распахнутой шубе, под которой виднелся расшитый золотой нитью сарафан. Высокая, широкоплечая, с сильными от многолетней работы с тестом руками и румяными щеками она показалась мне похожей на большую белую медведицу.

Дония поздоровалась с моим отцом и братом, а затем направилась ко мне, приветственно распахнув свои руки.

– Эхо, дорогая! – она осторожно, едва прикасаясь, обняла меня и так же фальшиво изобразила поцелуй, почмокав воздух сначала возле моей правой щеки, потом возле левой. – Ну-ну, дай-ка мне взглянуть на тебя!

И тон у нее тоже был фальшивым, слишком уж оживленным. Она окинула меня взглядом, вначале слишком долго задержав его на моих шрамах, а затем довольно поспешно скользнув по ним еще раз.

– Эхо, дорогая! – еще наиграннее повторила она.

Отец напряженно наблюдал за нами, и я попыталась выдавить на своем лице улыбку, чтобы успокоить его.

– А теперь, быть может, пойдем и посмотрим дом? – предложила я.

Мы вышли из магазина и направились к лесу – отец с Донией впереди, мы с Родей за ними. Был воскресный день в конце зимы, и в воздухе уже начинало чувствоваться приближение весны с ее новыми ожиданиями и надеждами. Но на сердце у меня было неспокойно.

Мы поднялись на невысокий холм, с которого открывался вид на коттедж, и Дония ахнула от восторга.

– О, Питер, как чудесно!

Правда, ее радужное настроение исчезло, как только мы вошли в дом. Здесь Дония внимательно принялась рассматривать комнату за комнатой, не упуская ни единой детали. Особенно пристально ее взгляд задержался на сшитых мной занавесках и на ковре, который я купила у городской швеи и притащила сюда на себе. Следом за Донией мы поднялись на мансарду. На секунду я вдруг испугалась, что она захочет забрать эту комнату себе.

Но тут мне на помощь пришел отец.

– Я думаю, эта комната очень хорошо подойдет для Эхо, – сказал он. – А что ты на это скажешь, моя дорогая?

Дония обвела взглядом комнату – мою комнату! – и ответила, царственно поведя подбородком.

– Да, я тоже думаю, что эту комнату больше ни подо что не приспособить, слишком уж она неудобная. Конечно, Эхо может ее занять.

Я искоса взглянула на отца, и он весело подмигнул мне.

Затем мы вновь спустились на первый этаж, и втроем – отец, Родя и я остановились у камина, а Дония еще раз обошла всю комнату, после чего присоединилась к нам и сказала:

– Нормально, Питер. Годится!

Отец вздохнул с облегчением, и все улыбнулись.

– Конечно, нужно будет здесь кое-что подправить, не без этого. Занавески придется снять, они ужасные. И ковер обязательно заменить. Кроме того, нам понадобится мебель, – она подняла руку, не дав отцу перебить себя. – Нет-нет, Питер, не из твоей старой квартиры, а новая мебель. А еще новое постельное белье. Вот с этого и начнем – мебель, белье, ковры.

– И все? Больше ничего? – вопросительно посмотрел на нее отец.

– Нет, конечно, дорогой. Со временем мне понадобится хороший письменный стол и нужно будет сменить обои. Да, и еще пианино. Знаешь, я в детстве пела как птичка, не умолкая. И все эти годы мечтала о пианино…

– Обои новые, – мрачно прервала я ее.

– Прошу прощения, Эхо? – устремила на меня взгляд своих темных глаз Дония, и это «Прошу прощения» явно прозвучало у нее словно «Да как ты смеешь перечить мне?»

– Обои новые, – повторила я. – Я их сама выбирала. И знаю, где можно будет подобрать новые, когда у нас появятся на это деньги. А занавески… Я их тоже сама шила, думала, что с ними комната станет светлее. Очень жаль, что они вам не нравятся.

Дония нахмурилась. Ее неприязнь ко мне была настолько сильной, что, казалось, до нее можно дотронуться рукой. Впрочем, выплеснуться неприязни наружу Дония не дала, сдержала ее в себе и всего лишь заметила:

– Тебе нужно было вначале посоветоваться со мной. Эти занавески совсем не в моем вкусе.

– Хотя я уверен, что Дония очень высоко ценит твои усилия, – мягко вставил отец.

Женщина взглянула на него, потом снова на меня и неохотно процедила сквозь зубы.