Алексей Келин - Семейные обязательства

Сержант не мог сосчитать, сколько тварей сейчас отчаянно нападало на охранителей. Гнездо погасло, из пяти оставшихся на начало боя факелов светило только два. Что стало с остальными – неясно.

Уклонение – защита – удар. Визг, треск, хлюпанье грязи под ногами, шипение, вой, чавкающий шлепок – еще одна тварь сложила свою зубастую голову. Снова удар...

Грохот выстрела, почти сразу за ним – второй. Взмах факелом вырывает из темноты новую, незнакомую фигуру. Невысокий человек в кожаной куртке, из-под нее блестит край кольчуги. На его спину прыгнул очередной людоед. Неожиданный союзник извернулся, схватил его за когтистую лапу и швырнул головой в стену. Череп людоеда раскололся, как гнилой орех, мозги разбрызгались по шляпкам растущих в камнях грибов.

Удивляться некогда. Уклонение – удар – защита. Полумертвая тварь схватила за ноги, скользила бессильными когтями по толстой коже сапог, пинок, хруст, визг...

Боль в левом плече. Факел почти упал, но кисть сжалась еще тверже – зуб твари повредил какой-то нерв, разжать руку невозможно. Последний факел горел. Слава Тебе, Господи!

Сержант воткнул острие тесака в мутный глаз вцепившегося в руку монстра, провернул и стряхнул себя труп, почти не чувствуя боли. Вскинулся, ожидая новой атаки...

Вокруг были мертвые людоеды. Разрубленные, простреленные, заколотые твари в истрепанной, а когда-то дорогой и красивой одежде.

Брат Вильгельм привалился к стене, опустил свой тесак и тяжело дышал. Гришка выползал из-под кучи тел, тряся головой. Неожиданный помощник помог ему встать, и Гришку тут же стошнило на оторванную руку убитой твари.

Остальные охранители не шевелились.

- Спасибо за помощь, - проскрипел сержант, с трудом сдерживаясь, чтобы не зашипеть от боли в левой руке. Факел начал падать, он перехватил его правой и обессиленно сел в грязь.

- Ты кто, спаситель? – невежливо, но с большим чувством спросил брат Вильгельм нежданного союзника.

- Дворник, - ответил тот, брезгливо разглядывая разодранный рукав куртки. – Прибираюсь я тут. Вы бы сержанта перевязали, что ли, а то он скоро геройски истечет кровью.

Пока брат Вильгельм наскоро обрабатывал рану, «дворник» стащил трупы монстров на тлеющие угли гнезда. Их было вроде бы четырнадцать, но из-за мутной пелены перед глазами и накатившей боли сержант не был уверен, что посчитал точно.

Кажется, странный господин прекрасно видел в темноте. По крайней мере, обошелся без факела.

Потом «дворник» подошел к охранителям, забрал последнюю бутыль с маслом и облил останки. Факел снова не понадобился – пламя взметнулось мгновенно.

Незнакомец несколько секунд смотрел на дело рук своих, потом усмехнулся и перекинул через плечо стонущего Гришку.

- Сами дойдете? – бросил он сержанту и брату Вильгельму. – Тут недалеко выход в подвал бани, минут десять идти.

- Дойдем, - прокряхтел сержант, с трудом поднимаясь на ноги.

От известного охранителям спуска в катакомбы они шли сюда около часа.

Когда они выбрались в пахнущую мылом, березовыми вениками и ароматическими маслами подсобку бани, неожиданный союзник аккуратно сгрузил Гришку на лавку. Коротко, светски поклонился сержанту и вышел в коряво вымазанную белой краской дверь.

Через пару минут в подсобке был лекарь и все работники бани, имеющие хоть какое-то отношение к медицине.

Семерых погибших охранителей похоронили с почестями через два дня.

Отец Георгий редко вспоминал те времена – зачем? Было и прошло. Мало ли драк случилось и до, и после? Хотя, можно сказать, людоеды обеспечили епископу карьеру. Он, Гришка и отец Вильгельм получили личное благословение Архиепископа, ордена из рук императрицы Изольды и повышение в звании.

Рассказ о «дворнике» начальство почему-то проигнорировало. И им посоветовало помалкивать.

Во время вручения орденов за левым плечом императрицы стоял элегантный кавалергард Георг фон Раух. Угадать в нем «дворника» можно было только при очень большом напряжении фантазии.

Сразу после церемонии новоиспеченный лейтенант Михаэль Фальке попросил о постриге и послушании охранителя. Ему не отказали.

Так появился отец Георгий. Прозвище «Жар-птица» он заработает позже.

Бриллиант на пальце Элизы издевательски сверкал. Играл гранями, разбрасывая острые, злые блики. Брось взгляд – порежешься. Помолвочное кольцо, все, что осталось от прежней беззаботной жизни.

Почему камень в твоих глазах расплылся праздничной радугой? Ты плачешь, девочка? Ты поранилась о кольцо? Тебе больно?

Некому утешить… И защитить некому.

Твой мир рассыпался осколками кривого зеркала. Никакие маги не соберут.

Уже неделю Элиза была под домашним арестом. Наступил сентябрь, через пять дней должна быть свадьба…

И не мечтай, девочка.

Привычный, родной особняк, любимый дом - стал чужим. Тюремщики не показывались на глаза, но арестованная точно знала, они здесь. У главных ворот и подъезда к кухне, на первом этаже... Везде. Даже пахло в доме теперь иначе, добавились нотки ваксы от надраенных сапог, влажного сукна мундиров после короткого дождя, сыромятной кожи ремней и еще чего-то пугающе - чужого.

Это был запах опасности, страха и беспомощности.

Впервые в жизни рядом с Элизой не было никого, кто сказал бы, что делать. Ни матери, ни отца (за что ты меня бросил?!), ни строгой няньки или монашки-учительницы.

Разрыдаться? А кто станет тебя утешать? Конвоиры?

Кому ты нужна, девочка?!

Профессионально-вежливый следователь поговорил Элизой еще в день покушения. Это было похоже на игру «Барыня прислала сто монет» наоборот. Там – «да» и «нет» не говорите, а здесь – сплошное «нет».

Отец никогда не обсуждал с ней канцлера. Нет, она не знает, кто еще участвовал в покушении. Нет, никто, не видела, даже предположить не могу, не догадывалась, не собирался, не верю, отец не стал бы, нет, нет, нет!!!

Следователь выслушал, покивал, скучнея с каждым ее словом, дал Элизе подписать протокол, окончательно потерял к ней интерес и больше не появлялся.

Заезжал Провинциал-охранитель Гетенбергский. Новый глава Официума искал магический след в действиях Павла Лунина. Элиза сначала кинулась к пожилому епископу с надеждой – ведь это так логично! Отца околдовали! Но никаких следов магии ни он, ни его роскошный кот в доме не углядели. Охранитель отечески посочувствовал Элизе, предложил обращаться к нему за любой помощью, если потребуется (ох уж эти попытки вчерашних провинциалов соблюдать столичный этикет!) и удалился.

Больше к ней никто не приходил. Ни один из бывших восторженных воздыхателей не попытался устроить ей побег из-под ареста, друзья отца не стремились ее поддержать, родственники из знатнейших фамилий Империи не интересовались ее судьбой… Скорее всего, никого просто не пускали, но Элиза увидела бы посетителей из окна. Их не было.