Дарья Беляева - Аркадия [СИ]

Я знал, что поступаю плохо. Я знал, что нарушаю родительский запрет. Так делать было нельзя, они ведь волновались за меня и заботились обо мне.

За неделю до моего восемнадцатилетия они сказали, что хотят серьезно поговорить. Я сказал, что хочу какао. Через пять минут мама поставила чашку передо мной, и они с папой сели на диване, а я остался сидеть на кресле. Чашка была горячая, и от нее вкусно пахло. Я смотрел на них, а они смотрели на меня. У них были испуганные глаза, они страшно переживали о чем-то, а я переживал о том, что они переживают. Мама и папа держались за руки. Они всегда держатся за руки, когда остаются наедине, иногда они сидят на кухне и пьют кофе, и все равно держатся за руки. Мне нравится на это смотреть, потому что мои мама и папа часть чего-то целого. А целое, то есть мама и папа вместе, это и есть я. Мой папа был безжалостным и жестоким человеком в обычной жизни, но очень нежным и заботливым со мной и мамой, моя мама была очень нежной и заботливой, но если нужно было защищать меня и папу, она была безжалостной и жестокой. Мои родители были как идеально подходящие друг другу части паззла, на которых вроде бы разные краски, но они составляют одну картинку.

Я смотрел, как они держатся за руки, и видел, что мама отчаянно цепляется за папины пальцы, а он сжимает ее руку. Значит, они волновались. И тогда я спросил, что случилось.

А потом я долго думал, что мои родители сошли с ума. Они начали говорить такие вещи, которые обычно пишут в книжках. Я много книжек читаю, потому что книжки не звучат, мне с ними легче. Я-то знал. Они говорили, что им больше лет, чем они выглядят. Это я тоже знал, маме нельзя было дать больше двадцати пяти лет, а папе больше тридцати пяти. Им обоим должно было быть надежно за сорок, так что да, они выглядели младше. Но мама сказала, что ей было двадцать пять в тысяча девятьсот тринадцатом году, в Вене, и с тех пор ей двадцать пять и есть. А папа сказал, что он родился в девятьсот семидесятом году. И даже без тысячи. Папа сказал, что он родился в Бирке и был викингом. Они сказали, что в Аркадии не стареют, а кто проведет в Аркадии хотя бы год, не сможет постареть и вернувшись, потому что сам воздух там — источник вечной жизни. Я отпил какао и почесал в затылке. Ощущение было приятное. Я сделал то, что делала мама с самыми своими странными пациентами. Я сказал:

— Продолжайте, — и кивнул. И они продолжили. Иногда они сжимали руки, мама говорила очень быстро, и я не всегда понимал, что именно она говорит. Папа говорил как всегда, но выпрямился очень напряженно. Они сказали, что они потомки двух королей какого-то запредельного мира, сказочного, состоящего из волшебства. Они говорили о какой-то великой реке, сквозь которую в наш мир течет безличная магия, которая его и создала. Они сказали, что два короля того мира, это первые люди, немного другой породы. Они не сыновья Адама и Евы. Благой и неблагой короли, добрый и злой. Мама — дочь благого, а папа — сын неблагого. Они были принцем и принцессой затерянного королевства, были похищены из настоящего мира и обмануты. Я так и не понял, здорово там или нет. А потом они полюбили друг друга, на этом месте мама и папа одновременно сжали друг другу руки, и они захотели сбежать, потому что не могли быть вместе в Аркадии. Их поймал злой король, и они поклялись отдать меня. И тут мама заплакала, горько-горько, болезненно, как будто ей было больно внутри. Она сказала, что уже знала, что у них буду я, сказала, что любит меня, а потом сказала «прости меня, мой милый», но я потерял момент, в который должен был разозлиться. Папа сказал, что злой король бывает только в разомкнутых пространствах, на свободе, и даже замок его не имеет крыши. Папа сказал не выходить из дома, пока они не придумают хоть что-то.

Я подумал, а вдруг они сошли с ума? Но почему они сошли с ума вдвоем? Я заволновался, а они принялись говорить мне, что объяснят больше, про этот мир и про все, и про всех.

Я не то чтобы не верил им, но все казалось далеким и странным, каким-то чужим. Моя мама — психотерапевт, у нее есть разные клиенты (нарциссические, шизоидные, параноидные, депрессивные, маниакальные, мазохистские, обсессивно-компульсивные, асоциальные и истероидные), мой папа — спикер парламента, у него есть комитеты (по социальным вопросам, по вопросам Конституции, по вопросам культуры, по вопросам обороны, по образованию, по окружающей среде и сельскому хозяйству, по финансовым вопросам, по вопросам внешней политики, по здравоохранению, по вопросам промышленности и торговли, по вопросам правосудия, по вопросам рынка труда, по вопросам социального страхования, по налогам и сборам). Мама и папа пьют кофе, ездят на машинах, читают газеты и курят за столом. Мама и папа не похожи на принца и принцессу волшебного мира. Так что, то что они мне сказали никак не могло показаться мне настоящим. Я пообещал им не выходить из дома, когда мне стукнет восемнадцать, чтобы меня не забрали. Но опасаться этого не получалось, как опасаться того, что меня заберут пришельцы (многие думают, что люди вроде меня сумасшедшие, у них делюзии и бред, и хотя так бывает иногда, чаще всего бывает не так.)

В общем, я думал, что мои родители преувеличивают. Я зашел в метро и долго раздумывал, как лучше доехать до Фисксэтра. В конце концов решил, и нырнул в вагон. Пахло резиной, женскими духами и потом. Я принялся рассматривать пассажиров. Был много-много детей в разных костюмах. Детям Хеллоуин нравился больше, чем взрослым. Я улыбнулся мальчишке в костюме гигантской рыбы. Хотелось спросить, лосось ли это, но мог завязаться разговор, а мне нужно было подумать. Я пытался до мелочей воспроизвести картинку, которая была у меня перед глазами. Что было рядом? Пожарная лестница, кольцо домов, незаженные окна. Но это как везде. Ничего не обычного? Как я должен был ее найти? Я вспомнил вывеску. Зоомагазин «Лесси». Лесси это такая собака породы колли. Забавная фраза, я улыбнулся. Хорошо, подумал я, и еще подумал, что нужно позвонить Лизе. Лиза не как Лесси, но начинается на ту же букву. Прямо передо мной маленький солдатик смотрел в окно, за которым путешествовали провода, а потом поезд выехал из тоннеля, и я увидел подсоленное звездами небо. Мальчик тоже поднял к нему глаза, я увидел это в отражении. Вот за что я люблю людей.

Я вышел в совсем темную ночь, но знал, что еще не опоздал. Редкие стайки детей еще колядовали, но большинство уже закончили. Я остановил девочку в костюме принцессы, ей было лет двенадцать, у нее могла быть зверушка, за которой она ухаживала. Я спросил:

— Где зоомагазин, который называется «Лесси»?

Я старался хорошо сформулировать вопрос. Девочка сделала от меня шаг назад, отдернула пышную шифоновую юбку. Я обнимал папин ботинок и выжидающе смотрел на нее.