Сергей Барк - Перламутровые крылья [СИ]

Все было бы в разы проще, если бы кладбище украшали аккуратно подстриженные кустарники и живые изгороди. Все пространство над могилами заполняли пышные кроны деревьев, шелестевшие от малейшего ветерка. С одной стороны, это было неоспоримым преимуществом для тех, кто тихо скользил по земле, скрываясь в ночном шёпоте, однако тот факт, что плеск крыльев стал так же едва различим и почти неуловим, приносил немало напряжения.

Было решено разделиться и искать самостоятельно. Никаких задач по ловле или уничтожению Ависов у нас не было. Все сводилось к разведке и установлению личностей заговорщиков. Потому мы быстро расползлись в разные стороны, рассредоточивая силы в надежде покрыть большую территорию.

Друг друга мы не видели — слишком захламлённое мелкими застройками место. Курчавые, толстыми узлами корни мешали продвижению, заставляя скользить вдоль оград и переборок в поисках возможного пути. Рваные облака позволяли лунному свету литься сквозь неровные прорехи, незначительно облегчая передвижение, однако, стоило небесной громаде укрыть звезду — и приходилось полагаться только на собственные чувства и сноровку.

Вдруг впереди мне послышались долгие хлопки, словно Авис расправил крылья в стремлении оторваться от земли. Выскользнув из-за приземистой усыпальницы, я увидел, как птицы уплывают в ночное небо прямо с порога моего укрытия.

Медлить было нельзя.

С такого расстояния мне ни за что не различить их лиц. А значит, мы могли потерять шанс опознать заговорщиков. Я молнией бросился к боковой стене, затаившись в полумраке. И прислушался.

Шорох, доносившейся изнутри склепа слабел, говоря о том, что почти все Ависы покинули усыпальницу. Вот остался трепет единственной пары крыльев. Я бросился из-за угла, мельком оглядывая небо, в котором парили пернатые, и юркнул внутрь, сбивая с ног последнего из них.

Мне ничего не стоило прижать птицу к стене, стиснув горло. В кромешной тьме, в укрытии толстых стен, я не видел, кого мне удалось поймать.

— Назовис-сь, — приказал я.

Птица впилась своими руками в мое запястье, силясь отодрать твердые пальцы от собственной шеи.

— За нарушение комендантс-ского часа я могу придушить тебя прямо здес-с-сь. — Угроза отчетливо сквозила в голосе, предупреждая птаху о серьезности переделки, в которую она угодила. — Говори!

Потуги стали отчаяннее, но мне без труда удавалось удерживать Ависа одной рукой… Это настораживало.

Перехватив крылатого поудобней, я скользнул к выходу, сквозь который лился мягкий молочный свет. Выглянув наружу, убедился, что поблизости нет ни души, а затем подтянул Ависа ближе к проему, позаботившись о том, чтобы мое собственное лицо скрывала тень.

В моей руке бился незрелый подросток лет четырнадцати.

— Отпустите! — пыхтел он, продолжая беспомощно барахтаться.

Свет луны растекся по перламутровым перьям бледной радугой.

— Не поздновато ли для прогулок?

Птенец ничего не ответил, забив крыльями и подняв пыль вокруг. Так нас легко могли заметить или услышать. Я снова нырнул в темноту, прижав птенца распластанными крыльями к холодной ровной поверхности.

— Представляю, как расстроятся родители, не найдя тебя поутру дома.

— Что… что вы со мной сделаете? — прозвучал сдавленный голос.

— А как ты думаешь?

Затихнув на несколько мгновений, птенец отчаянно рванулся:

— Вы не посмеете! Я Авис! Это мой дом! А вы! Вы убирайтесь в свой Союз!

— Иначе?

— Иначе мы сами вытурим вас с наших земель!

— И кто это мы, интересно?

— Я! И любой Авис!

Дети играли не в самом подходящем месте не в самый подходящий час. Птенец даже не представлял какую беду кличет в свой дом.

— Смелые речи. А не боишься, что я осерчаю и сверну твою тонкую шейку. И место самое подходящее, не находишь?

— Я… — изворачивался он, с трудом произнося слова, — не боюсь ни вас! — сделал он акцент, — ни вашего Гарам Дота! Ни Роскаруса Гана!

Последовательность приятно удивила.

— Не боишься даже Роскаруса… ты хотя бы видел его когда-нибудь?

— Видел! — злобно выпалил он, уже изрядно придушенный.

— Вранье только усугубляет твое положение.

— Я не просто видел его, я трогал его хвост!

За некоторое время Ависы успели поднатореть в культурном аспекте, узнав о Нагах больше. И, бесспорно, юнец прекрасно знал о значимости таких интимных прикосновений, однако меня удивило не это.

— Трогал его хвост? И ты думаешь, я поверю? — насмешливо спросил я, пытаясь выбить у юнца почву из под ног.

— Мне плевать, верите вы или нет, но ваш драгоценный Роскарус даже подарил мне чешуйку!

— Как не стыдно обманывать старших.

— Она и сейчас со мной, — выпалил тот.

— Ну тогда тебе ничего не стоит мне ее показать.

— Отпустите, и я докажу, что не вру!

— Нет, птенчик, на это ты можешь не рассчитывать. Так где, говоришь, твое сокровище?

— Во внутреннем кармане, — пробурчал Авис.

Я скользнул за ворот одеяния птицы в поисках тайного кармана. Его кожа была гладкой и горячей, всеми силами он старался вжаться в стену, чтобы не соприкасаться со мной. Наконец я отыскал требуемое.

— Действительно, чешуйка. Но откуда мне знать, что она принадлежит Роскарусу?

— У него на груди не хватает одной.

— И как это проверить?

Авис фыркнул:

— Везде видно. На всех официальных встречах и фотопортретах это заметно.

— Следишь за жизнью нашего уважаемого Нага?

— Делать мне больше нечего, — пробурчал птенец и затих, перестав сопротивляться.

В этот момент снаружи послышался шорох — без сомнений, это был Наг.

— Тише, — выдохнул я в ухо подростка, зажав его между собственным телом и кладкой ледяного камня, чувствуя животом, как бешено колотится маленькое сердце.

Он послушно замер.

Шелест скользил в окрестностях, приближаясь к нашему убежищу. Я отпрянул от птахи и переместился к выходу.

— Роскарус, — окликнул меня по имени Наг, застывший в нескольких секундах от входа в склеп.

— Ирид?

— Что-нибудь отыскал?

— Нет. Мне послышался шум и я тщательно осмотрел это место.

— Я тоже.

— Ищем дальше, — отстраненно отозвался я, скользнув наружу и отправившись в противоположную от усыпальницы сторону.

Наг помедлил несколько мгновений, окинув взглядом глухое строение, и последовал за мной…

Ощутить влагу на собственных губах было сравнимо с истинным блаженством, затем меня трусили и раскрывали рот, запихивали какую-то неприятную кашу, заставляли глотать…

— Нет, — промычал я, пытаясь выплюнуть дрянь.

Слабые руки и ноги все еще не слушались, но мысли приобрели более складный порядок, и я догадался, что именно в меня запихивали насильно. О том, кем являлся тот самый «благодетель», позаботившийся о том, чтобы я не издох с голоду, не имело смысла спрашивать — в крепости нас было двое. Отвратительная пища тоже не вызывала вопросов — меня кормили наговской плотью.