Сергей Барк - Гладиатор [СИ]

— Молва гласит, что как только их кровь оросила песок арены, дивные красные цветы, словно продолжение клинков, проросли из рукояти… с тех самых пор Гладиолус зовется цветком гладиаторов.

— Красиво… и печально.

— Как и многое в нашем мире, — риторически добавил Сулла. — Не грусти — это просто легенда.

Они часто прогуливались по портику, опоясывающему садик по кругу, наслаждаясь тенью в жаркий день. Офиару следовало разрабатывать ногу, но без серьезных нагрузок, чем они и занимались с Суллой сегодня. Хозяин дома отсутствовал, и ничего не мешало парням упиваться сказочным закоулком пыльного Рима, предоставленным в их полное распоряжение.

Внезапно они услышали шум, доносившийся из атриума, и решили проверить, что случилось. Там собрались несколько рабов и что-то взволнованно обсуждали.

— В чем дело? — спросил Сулла.

Один из молодых рабов-омег, Дакус, тихонько пролепетал.

— Там, Прим в банной, ему плохо, но он всех гонит.

Сулла тут же бросился вон, оставляя Офиару в растерянности плестись следом так быстро, как позволяла больная нога. Когда он, наконец, вошел в низенькую купальню, Сулла уже тормошил Прима словно куклу, валявшуюся у кучи блевотины в розовой луже.

— Идиот! Снова! Тебе что всё мало! — рычал бета на Прима. Офиару никогда не видел его таким.

— Отвааали, придурок! Тыыы жалкая бета! Раб! — заплетающимся языком, отвечал Прим, пока остатки желудочного сока выливались изо рта.

— Вы! — крикнул Сулла жавшейся группке омег, что с любопытством просовывали носы не в свое дело. — Несите золу! Бегом!!! — те, как ошпаренные, кинулись вон.

— Офиару, помоги мне! Наполни черпак водой! Доверху! Быстрее!

Отмерев от кошмарного зрелища, Офиару поспешил исполнить просьбу. Когда воды натекло достаточно, омежки вернулись, неся золу.

— А теперь брысь отсюда! — разогнал их Сулла. — И чтоб языки держали за зубами, а то накажу! Офиару, разведи золу в воде — половину!

Как только он закончил, бета протянул руку, продолжая поддерживать хрипящего парня под голову, и принялся медленно вливать ему жидкость в рот.

Прим давился и захлебывался, сжимал зубы и брыкался. Только вдвоем им удалось влить большую часть ковша, как он вырвал темную воду обратно, забрызгав и без того грязную от рвоты тунику.

И они принялись снова вливать воду в усталого от сопротивления Прима. Его волосы спутались, а глаза не открывались. Вода просто шла верхом изо рта, он кашлял и хрипло дышал. Придерживая ненавистного омегу, Офиару чувствовал, как часто бьется его сердце, словно вот-вот разорвется.

После второго черпака его вывернуло наизнанку в четвертый раз. Затем они вытащили огромный таз и, наполнив его теплой водой, что принесли те же любопытные бестии, крутившиеся у банной, погрузили туда бледного Прима.

Офиару все это время молчал, наблюдая, как Сулла распутывает и промывает прекрасные волосы от вони.

— Что с ним?

Сулла ответил не сразу, его лицо было черным.

— Скипидар… он снова пил скипидар.

— Зачем? — опешил Офиару. Даже он знал, что это отрава.

— Чувствуешь запах? — неожиданно спросил Сулла.

Омега принюхался, и действительно, в банной стоял терпкий запах сладости, походивший на розы или, может быть, фиалки. Никогда раньше он не чувствовал его здесь…

— Ты имеешь в виду благовония?

Лицо темноглазого беты исказила кривая улыбка.

— Это запах мочи, Офиару. Некоторые идиоты пьют скипидар, чтобы даже их моча пахла цветами.

Глаза Офиару вылезли из орбит. «Он серьезно?»

— Но ведь можно умереть от отравления?!

— Можно. И он знает об этом. Видишь розовую лужу?

Омега кивнул.

— Это кровавая моча, почки начинают отказывать.

Повисла тишина. От ужаса, Офиару не мог выдавить и слова.

— И все ради глупой несбыточной надежды, — тихо шептал Сулла, обмывая прекрасное тело мочалкой. — Ты не нужен ему, как ты не поймешь.

Прим завозился, когда его вынули из воды и, обернув в покрывало, отнесли в маленькую комнату, отведенную для управляющего. Затем Сулла поил его молоком.

— Тихо, мой хороший, тихо.

Офиару отвернулся и ушел, не став подглядывать за несчастной любовью.

Прим спал в своей комнатке, пока Сулла распоряжался домашними делами, а Офиару, вызвавшийся помогать, только путался под ногами и в конце концов бросил это дело. Омега с удивлением заметил, что всё у беты ладилось не хуже, чем у Прима, и ему не приходилось никого при этом запугивать и унижать.

— Маций, у тебя похлебка сбежит, и не забудь перевернуть лепешки в духовке — уже запахли. Корнелиус, в атриуме не прибрано, полы в пыли, возьми Дакуса и отправляйтесь.

— В бане чисто, — отчитался сухощавый бета лет тридцати, войдя на кухню. — Молодец, Цимала, как отдохнёшь, загляни в погреба и проверь продукты на плесень. Найдешь что-нибудь подпорченное — неси сюда, посмотрим, что можно сделать…

Крутясь юлой по всему особняку, бета без труда решал бесконечные проблемы обширного хозяйства.

— Жаль, что Сулла не захотел остаться управляющим, — шёпотом сказал молодой поварёнок Офиару, скромно примостившемуся на стуле в уголке кухни.

— Он был управляющим?! — негромко удивился блондин.

Омежка кивнул.

— До Прима. Он такой хороший. Не орет никогда и не наказывает.

— А чем он провинился перед хозяином?

— Ничем. Просто сказал, что Прим справится лучше, а он не успевает за всем.

Офиару додумал остальное — он просто уступил место вздорной омеге. Пусть у управляющего много забот, но всё же свой угол, где не так воняет, и работать руками Приму теперь не приходилось.

Он снова вспомнил то, как бета сжимал безвольное тело темноволосой бестии в банной… И как он раньше ничего не замечал?! Оказывается, Сулла умел скрывать свои чувства лучше, чем можно было подумать, размышлял Офиару. Пусть беты были выдержаннее вспыльчивых самцов-альф и уравновешеннее чувствительных омег, не реагируя на события так остро. Пусть они не могли иметь детей, и многие считали их людьми второго сорта, но в груди каждого билось живое сердце. И Сулла был ярким тому подтверждением.

Омега взглянул на деловито расхаживающего по кухне мужчину другими глазами.

А этот придурок, Прим, наверняка вытер об него ноги… и как он только слушал бесстыжие стоны Прима, ублажающего Далата… и как часто это происходило?

От этих мыслей у Офиару покраснело лицо. К злости на бесчувствие управляющего примешивалось отвращение и зыбучая тоска, томившая душу то ли от жалости, то ли от несправедливости к честному парню. Далат не имел никакого права издеваться над всеми!.. Ведь Далату не был нужен Прим, так зачем?..

Он же альфа… тут же одернул он сам себя, понимая, что этим самцам было все равно кого раскладывать. Так чем отличался Далат, самый настоящий представитель своего племени? Он хозяин и творит, что хочет… да и откуда ему знать о чувствах своих рабов, если для него они не важнее, чем мебель…