Сергей Барк - Гладиатор [СИ]

Офиару лежал на плоском деревянном столе. Доктор закончил осмотр и повторно мыл руки в глиняной миске.

— Ничего.

Спрашивать не имело смысла. Если бы ответ был положительным, не было бы никакого смысла в молчании.

— Приходи завтра.

— Хорошо, — механически ответил омега, голос был не его.

Курций обернулся и посмотрел на худенькое, изящное тело. Пожалуй, он не видел омегу красивее и то, что мальчик никак не мог стать папой, было… печально.

Бытует мнение, что врачи бесчувственные, эмоционально огрубевшие механизмы, привыкшие наблюдать за чужой болью оставаясь безразличными. Но Курций как никто другой знал об ошибочности такого узколобого суждения.

Хороший врач видит предпосылки, причины, развитие и результат, и потому смотрит на жизнь по-другому. Заметив симптомы неизлечимой болезни, врач готов к тому что увидит в близком или далеком будущем. Он не вздрогнет от ужаса и отвращения, не расплачется от безысходности и не станет корить богов. Ведь это не поможет человеку, глядящему на него с надеждой.

Как вообще хороший лекарь может показывать чувства? Он должен оставаться собранным, внимательным, иначе помощи от него как от рыдающего родственника, кому иной раз не лучше чем самому пациенту.

Конечно, встречаются и «выкидыши профессии», как про себя называл горе-врачевателей Курций. И увы, довольно часто. Но называть их бесчувственными?! Разве стал бы он сам заниматься одним из тяжелейших на свете дел, если бы ему было все равно?

— Хорошо… я приду.

— Ты врешь мне, Офиару.

Омега вздрогнул и поднял тяжелый взгляд на врача.

— Сулла? — справившись с собственными эмоциями, произнес омега через минуту.

— Он заходил два дня назад.

— Предатель, — омега отвел глаза, пытаясь не заметить укоризны на строгом лице альфы.

— Он хочет тебе добра. И рассказал мне о том, на что ты решился.

— Вы не отговорите меня… — резче чем следовало заговорил омега.

— Я и не собираюсь.

Офиару не поверил словам доктора.

— Я только хочу спросить тебя… — торопиться сейчас не следовало.

Помедлив, омега кивнул, давая разрешение.

— Ты знаешь, куда отправиться?

Прищурившись, Офиару задумался. «Рассказать? Не выдаст ли его альфа? Хотя он уже мог это сделать и все же не сделал… И просто поговорить он не пытается.»

— Зачем это вам? — подозрение в голосе омеги не ускользнуло от внимательного врача.

— Решать, конечно, тебе. Но вот о чем я хотел бы тебя попросить.

Сделав очередную паузу, Курций встал напротив омеги так, чтобы его лицо отчетливо освещало тускнеющее за тучами солнце.

— Если тебе все равно куда идти, могу я попросить тебя об одолжении?

«Об одолжении?»

— Чего вы хотите?

— К северо-востоку от империи есть просторные лесные угодья. Там живет мой учитель.

Курций прямо смотрел в прищуренные от напряжения глаза.

— Он стар и будет рад компании, и я хочу передать ему небольшую посылку.

Кажется, омега не поверил.

— Офиару. Сулла раскрыл твой секрет и теперь я тоже за тебя в ответе, и не спорь, это так. И все же я считаю, что каждый из нас делает свой выбор, потому и не буду ничего говорить генералу. Суллу я попросил о том же. Но разве я могу вот так просто позволить тебе уйти, неведомо куда и всю жизнь себя винить за этот выбор? Ты не видел Далата раньше… О кровожадности и жестокости генерала ходили легенды. Он очень изменился. И когда ты исчезнешь…

— Пожалуйста… — пропищал омега, кривя личико от скопившейся в глазах влаги.

— Понимаю тебя, сынок. Отправляйся-ка ты к старику, — Курций примостился рядом и погладил омегу по серебряным волосам. — Там ты будешь в безопасности и никто тебя не найдет. Путь не близкий, и я буду молить богов, чтобы ты добрался до места. Вот карта, — доктор вытащил обрывок папируса, сложенный вчетверо из-за пазухи и протянул омеге.

Повисла тишина.

Примет ли омега совет? Курций в напряжении ожидал чужой выбор. Он не смог помочь мальчику, но сетовать на себя и рвать волосы не было смысла. Оставалось только верить…

Омега протянул руку.

«А теперь, дедушка, все зависит от тебя», — подумал Курций, вложив в руку омеги листок.

День выдался тяжелый. Целую неделю Далату не удавалось выспаться. Вспомнив о приятной причине, уголок рта сам собой изогнулся в хищной пресыщенной улыбке. Его мальчик просто сокровище. Хрупкий, изящный, гибкий, такой сладкий… При воспоминании о круглой ягодице, что так приятно ложилась в ладонь, генерал ухмыльнулся и почувствовал себя свежим и бодрым, несмотря на то, что выйдя из паланкина в атриуме минуту назад буквально валился с ног.

Входя в спальню, Далат как раз раздумывал над тем, выдержит ли его сладкий омежка еще одну ночь.

В комнате не было никого, хотя обычно супруг либо встречал его в атриуме либо отдыхал в комнате, как правило после течки.

Пребывая в прекрасном расположении духа, Далат решил сам сходить на кухню, решив что супруг наверное помогает с ужином, хотя Далат ему и запретил.

Привычная суматоха, тяжелый пряный аромат, удушливая духота котлов, бурчание повара и бурление супа.

— Где Офиару?

Младшие поварята вздрогнули и переглянулись, пожимая плечами. Повар, недовольный тем, что его отвлекли, поспешил устранить генерала с кухни.

— С Суллой наверное, во внутреннем дворике.

— Там его нет, — раздражение чуть тронуло загривок. — Сулла! — рявкнул Далат во всю глотку. Он хотел видеть супруга здесь и сейчас. Эхо пронеслось по широким сводам помещений и вырвалось наружу. Послышалось торопливое шарканье и бета возник на кухне.

Лицо побитой собаки напрягло альфу, тесанув неприятным предчувствием.

— Где Офиару? — порыв ветра ворвался в кухню, обдав согретых людей морозящей прохладой надвигающейся бури. В комнате потемнело.

Еще секунда, и бета опустил красные глаза. Не говоря ни слова, он подошел к столешнице и взял самый большой нож для разделки мяса. Вернулся к генералу, опустился на колени и положил нож у его ног, не смея оторвать взгляд от пола.

— Он ушел, — скомкано вылетело из сухого горла. Бета наклонился и положил голову на пол, убрав волосы с шеи.

Раскат грома оглушил Далата, или это были слова?

— Что значит ушел? — непонимающе спросил генерал, автоматически поднимая нож с пола и жестко сжимая рукоять.

— Он… ушел.

— Куда?

— Я не знаю.

Все еще не веря в происходящее, Далат огляделся. На лицах рабов застыл шок. Побелевшие от страха лица неестественно выделялись в сумраке разбушевавшейся стихии.

Яркая вспышка молнии разорвала небо пополам, а через секунду раздался жуткий треск. Треск чужих костей звенел в ушах громче, чем самая ярая буря.