Майлз Кэмерон - Разящий клинок

Амиция стояла прямо, как равная графу и королевской сестре.

– Можно мне удалиться? – спросила она. – Если вы позволите, я предпочту быть с прислугой.

Она поднырнула под руку графа и спустилась в большой зал. Никто не сказал ей ни слова.

С помощью слуг она добралась до комнаты сэра Джона. Старый рыцарь лежал под балдахином с тяжелыми занавесями. Он бодрствовал, румянец на щеках восстановился, а оруженосец читал ему книгу о кавалерии. Юноша встал, но Амиция махнула, чтобы сел.

– Вы знакомы с Мурьенами? – спросила она.

– Я встретился с графом в сорок девятом или пятидесятом, – ответил сэр Джон. – После Чевина мы оказались на одной стороне и пару раз сыграли в кости. Это все. – Он приподнял голову. – Да вы, моя девонька, вся красная, как свекла!

– Меня допрашивала леди Гауз. А граф не прочь снять с меня кожуру и, вероятно, съесть. – Она рухнула в кресло. – Я никудышная монахиня. Мне хочется сжечь ее дотла. Я должна исповедаться в пятидесяти грехах.

– Что ж, здесь-то вы в безопасности, – сказал сэр Джон. – Я вряд ли покушусь на вашу невинность, даже если бы и хотел. Вы не против, если я сам исповедуюсь вам, а вы наложите на меня какую-нибудь легкую приятную епитимью? Джейми, поди принеси нам горячего винца.

– Благодарю, сэр Джон, – улыбнулась Амиция.

– Полно! – Он выдавил улыбку. – Вы спасли меня от чудовищ, а я спасу вас от графа.

Она почитала ему из Евангелий – у него было походное издание с простеньким шрифтом и без картинок. Через несколько минут Джейми вернулся с вином, сел у огня и принялся латать хозяйскую котту. Позднее Амиция закрепила всю лечебную ворожбу, к которой прибегла.

На пороге возник граф, одетый в зеленый бархат.

– Вот ты где, – сказал он и надвинулся. – Как поживает твой подопечный?

Сэр Джон сел.

– Достаточно хорошо, чтобы велеть вам отцепиться от монахини, пока я не встал и не врезал вам булавой.

– Наслышан о вашем крутом характере, сэр Джон! – рассмеялся граф. – Могу ли я выразить ей мое почтительное восхищение?

Сэр Джон посмотрел на монахиню и мотнул головой.

– По-моему, сестра ничуть не нуждается в подобных восторгах. Вы же понимаете, что она сыта ими по горло после того, как побывала в обществе наемников во время осады.

Граф снова ответил смехом.

– Проклятье, сэр Джон, она, должно быть, отбивалась от них, как от голодных волков. И применяла колдовство вовсю, да? – Он оскалился. – Сестра, я не порождение сатаны. И рук не распускаю, хотя, если вы передумаете…

Не получив ответа, он покачал головой.

– Вы-то покруче, – сказал он сэру Джону. – Насколько я понял, вы с кинжалом набросились на горного тролля и победили.

Сэр Джон рассмеялся, схватился за ребра и крякнул.

– Господи Иисусе, ваша светлость, можно сказать и так. И хотя это правда, верно и то, что злобная тварь об меня споткнулась!

Граф тоже хохотнул.

– Что ж, вам обоим найдется место за моим рождественским столом. А моя жена будет вести себя с вами поаккуратнее, сестра. – Он улыбнулся ей и перевел взгляд с лица на грудь, которая, как ей казалось, была похоронена под двумя шерстяными платьями. Однако бывают мужчины, способные…

Ужин подали им троим без каких-либо комментариев. Сестра Амиция отправилась в часовню, где помолилась со священником, который выглядел отрешенным. На постели она нашла чистую ночную рубашку из белой шерсти, надела ее, и ей снилось только, как она плавает в прозрачном озере под крупными, как ягоды омелы, звездами.

Рождественское утро в Тикондаге ознаменовалось снегопадом, который сменился ослепительным солнечным светом. Амиция пошла на мессу и провела все это время на коленях. Когда весь гарнизон с возлюбленными и женами покинул часовню и двинулся коридорами, Амиция обнаружила, что Гауз отлепилась от мужа и присоседилась к ней. Сэр Джон ковылял рядом, и она сочла, что сию секунду ей ничто не грозит. Мастер Амато находился поблизости и улыбался ей.

– Успокойся, девочка. – Женщина тронула ее за руку: знакомое чувство, кожа к коже, и Амиция вспыхнула. – Когда ты станешь старой и могущественной, тебе тоже не понравится, если какая-нибудь юная егоза проникнет в твое логово, сочась колдовством и благоухая силой. – Она выгнула бровь. – Тем более когда это любовница твоего сына.

Амиция выдержала ее взгляд.

– Я не собираюсь обзаводиться логовом, использую свою силу для добра и сделаю людей лучше и счастливее. И у меня нет любовников.

В этот миг эфир запульсировал. Кольцо вдруг резко нагрелось, и Амиция почувствовала, что ее собственный запас сил, к счастью, ненужный в тикондагской твердыне, внезапно и не на шутку истощился. Кто-то занялся целительной ворожбой – она это ощутила.

Гауз отступила на шаг и тронула свое ожерелье. Она торжествующе улыбнулась.

– Но вот же он, мой сын! Вы связаны!

Амиция вздохнула.

– Ваша светлость, я знаю вашего сына и уважаю его, но мы с ним сделали разный выбор. Мою любовь я отдам не кому-то одному, а всем.

– Людей вообще-то труднее любить, чем лошадей или кошек, – ответила Гауз. – Будет вам, мир. Вкусите с нами от нашего пира, мы будем петь гимны. – Она кивнула на сэра Джона. – И пациента своего захватите. Муж хочет узнать, взаправду ли он пошел с кинжалом на тролля. – Губы старшей женщины насмешливо искривились. – Мужчины! На свете столько всего интересного помимо войны. Тебе так не кажется?

Дворцовая прислуга провела канун Рождества за очисткой главной площади от снега. Затем площадь посыпали опилками, а поверх раскатали соломенные настилы. На древнем ипподроме построили и заграждения, и шутовской замок, и четыре трибуны, а из подвалов, что под конюшнями, матросы достали парусину. Ткань местами прогнила, но в основном была целой и белой. В морозном безмолвии рождественского утра они расстелили ее на восстановленных дворах, а потом накрыли огромным овалом материи старый ипподром и его дощатые трибуны. Когда закружились снежинки, он был уже защищен, и дюжина адептов из университета укрепила сделанное герметическими заклинаниями и слоем мерцающего света.

Моргана Мортирмира отдали под непосредственное начало магистра грамматики, и это можно было считать косвенным признанием его успехов в учебе. Грамматик наблюдал, как рабочие натягивают в вышине полотняную крышу.

– Ты понимаешь принцип? – спросил он.

Мортирмир потянул себя за бородку, которую старался отрастить, и уставился на пустые трибуны. «Вопрос с подвохом?» Грамматик был из тех, кого не поймешь. Мортирмир в панике изучил вопрос под полудюжиной углов и выдавил:

– Да?

– Да? Или «наверное, да»? Отвечай честно, Мортирмир. – Грамматик спрятал руки в своей просторной мантии на меху.