Константин Седов - Клоуны водного цирка [СИ]

— Простите мою дерзость, но я все-таки немного знаю вас.

— Ах, да. Ты же меня не любишь. Оттуда и недоверие?

Карел снова уставился в стол.

— Ладно. С тобой видимо надо быть честным. — Бонифаций налил еще себе вина, — последнее время мои торговые дела, мягко говоря, в упадке. А если говорить не мягко, то мои финансы переживают катастрофу. И я, собираюсь поставить все свои деньги на тебя.

— Вы готовы так рисковать из-за раба?

— Из-за тебя?! Ты тут причем? Ты инструмент, который решит мои проблемы. Инструмент крепкий и надежный. Ты не просто так прошлый сезон выиграл. Но, чтобы свести возможный риск к минимуму, я организую так, что соперников тебе подберут послабее… хотя я уже говорил. У меня выхода другого нет. Я мало того, что все свои деньги на тебя поставил, я еще и занял серьезную сумму, чтобы увеличить предстоящий выигрыш.

— На меня многие будут ставить.

— Никто не знает, кто будет сегодня выступать. Я позаботился. А ставки были слепые. Только по номерам. Ты будешь пятый.

Бонифаций сделал несколько глотков, поймал взгляд Карела и добавил:

— Прости, тебе вина не предлагаю, тебе сегодня выступать.

— Можно воды? Я пить хочу.

— Ну не буду же я тебе наливать. В камере воды полно, потерпишь. Ладно. Теперь, когда ты знаешь, в чем мой интерес, спрошу — ты понимаешь, что только от тебя зависит, отправишься ты домой или нет?

— Понимаю, — ответил Карел.

— Рад, что мы с тобой поговорили, и ты не держишь на меня зла. Главное, это дело. Верно?

— Верно.

— Все. Иди.

Бонифаций взял со стола колокольчик и потряс им. Дверь открылась, Карела увели.

Зыбкая, вязкая дрема накатила в середине дня и Эрик, лежа на животе, услышал собственный храп. Встрепенулся, убрал с губы слюну и с сожалением понял, что проснулся. А жаль. Сейчас хорошо бы поспать. И боль бы меньше чувствовалась и сил бы было больше для ночного побега.

Внизу кто-то смеялся. Эрик не обратил бы внимания, но смех нарастал и мешал заснуть. Мысль наорать на них, мелькнула и сразу ушла. Если так избегал главенства в камере, то нечего и вести себя, как бугор.

Но спать смешливые соседи мешали и Эрик невольно заинтересовался, что там происходит.

Сютрель стоял посредине камеры, у решетки и с преувеличено озабоченным видом чесал у себя в затылке.

— Даже не знаю, что с тобой делать? Ничего четкого и забористого в тебе нет. Как тебя обозначить врубиться не могу. А без погоняла нельзя. Никак нельзя.

Перед ним стоял новенький, тот самый, что дверь рассматривал. Что в происходящем было смешного, непонятно, но остальные веселились вовсю.

— Я доктор, — осторожно и испуганно сказал новенький, — может так, и будете меня называть, раз по имени нельзя?

— Да, я бы со всем нашим удовольствием, — Сютрель участливо приложил руки к груди, — но погоняло «Лекарь», на одном уже висит. Где он? А вот, знакомься, — Сютрель ткнул пальцем в Шпринку, который после «знакомства» заржал еще сильнее.

— Скажи, Лекарь, ты ведь не отдашь ему свою кликуху? — серьезно спросил его Сютрель.

Шпринка уткнулся лицом в матрас и стал всхлипывать от смеха.

— Видишь? Не отдаст. Вон как расстроился. Может Коновалом будешь?

— Я не коновал, я доктор! — возмутился новенький.

Голос показался Эрику знакомым. Но убей бог, он не помнил, где его слышал.

— Ты расскажи, как на крытку попал? Может по пролетке тебя сблатуем и кликуху дадим?

— Что?

— Я тебя спрашиваю, как на нары приземлился? За что тебя сюда?

— А. Это, — новенький опустил голову. — Понимаете, я…

— Не понимаю. Говори сразу и по делу. И привыкай так говорить всегда. Без соплей и исповедей. Не вздумай врать, просекут с лету!

— Я здесь за убийство, — опустив голову, произнес новый обитатель камеры.

— Ты?! За мокруху?!! И кого же ты замочил? Мышь на навозной куче?

— Нет, — тихо ответил новенький. — Семь человек. Семью. Отца, мать, трех сыновей и дочь. А также их горничную и конюха.

Смеяться перестали. Чуть охреневший от полученной информации Сютрель смерил его недоверчивым взглядом и спросил:

— Это как? Дом баклажил, что ли? Или на дороге шиша с криком ловил?

— Нет. Я их лечил. У них подозрение на проказу было. Муж, моряк, завез с юга… наверное. Врачевать их никто не хотел. Я бы тоже не пошел, но была нужна работа. Я взял у них деньги, купил настой мяса гадюк и яд. Этим лепру лечат. Правда! Этим! А когда готовил микстуру, налил в нее слишком много яда. У меня руки тряслись, — виновато опустил голову новенький. Я когда еще готовил, понял это, но тогда мне показалось, что ничего страшного в этом нет. Подумаешь, немного перелил. Настоя купил мало. Он дорогой, а я это… сэкономил. Купил немного рома. И когда с рынка возвращался, выпил.

— Ясно. И с тобой все ясно, и с твоим местом в жизни. Видишь вон те нары, возле отхожего места?

— Вижу.

— Твои. А вот погоняло никак не придумывается. Но мы вот, что сделаем. Ты его не у нас спросишь, а у дубаков полосатых снаружи.

— Как это?

— Подходишь к двери, наклоняешься к щели и громко базлаешь: «господа легаши, дайте имя от души».

— Легаши?

— Это традиция. Они не обижаются. Всё понимают.

— И долго кричать?

— Пока имя не дадут. И вот тогда это имя станет твоим. Во всяком случае, до тех пор, пока ты здесь. Кстати, ты сам откуда?

— Из Ликеделла.

Эрик вспомнил, где он слышал этот голос. И подался назад. Не хватало, чтоб новенький его узнал.

— Это пиратская столица который? — уточнил Сютрель. — Слышал. Ладно, иди к двери заряжай ры-ры.

— Прямо сейчас?

— Конечно! Как ты жить без имени будешь?

Доктор, тот самый мальчишка, которого Эрик в Ликеделле позвал, чтобы вылечить раненного Рыжего, подошел к двери и под плохо скрываемый смех окружающих лег перед ней.

— Господа легаши, дайте имя от души!

Доктор был не такой уж и дурак, но высококультурно наивен. Хоть и покрутился в низах, но привыкнуть к такому обществу не сумел. Да и алкоголизм не способствовал развитию навыков общения. Эрик немного знал такой тип людей. Погрузиться в пьяное забытье и больше ничего от жизни не надо.

Доктор кричал под дверь минут десять, иногда прикладывая к тонкой щели ухо, надеясь услышать ответ. Затем дверь открылась и в камеру вошли крейклинги. Человек пятнадцать. Вид у них был и мрачный, и озадаченный одновременно.

Доктор встал, неуверенно улыбаясь. Крейклинг в берете, надо полагать главный среди вошедших, окинул его взглядом. Затем сказал, что-то вроде «гкхм», обвел взглядом камеру и давящихся от смеха пленников. Сказал «понятно», схватил доктора за шкирку и нагнул к бассейну.

Били недотепу дубинкой по спине. И не то, чтобы очень больно, но выразительно. Чтобы все видели. Доктор только слабо вскрикивал, вырваться не пытался. Его оставили на полу, но ушли крейклинги не сразу. Один из них взял ведро и каждый из пятнадцати, по очереди, зачерпнул воды в бассейне и размашисто вылили на пол.