Анатолий Казьмин - И.О. Кощея [СИ]

На подъезде к базару меня уже хотели высадить, но я, вдруг осененный очередной гениальной идеей, попросил посла проехать чуть далее:

— Кнут Гамсунович, а давайте проедем на Колокольную площадь? Там кое-что интересное может быть…

Колокольная площадь была для меня знакомым местом. Тут в доме кожевника, который мы арендовали на время его отъезда, находился и оперативный штаб во время кражи чертежей летучего корабля, да и сам ангар, в котором этот кораблик и строили.

Карета по моему указанию остановилась около знакомого дома, и я потянул всех наружу.

Похоже, что в доме с момента пленения Кощея никто больше не жил. Часть забора, снесенная крышей большого сарая при взлете корабля, так и валялась на дороге. Сам ангар, полностью разрушенный тогда, никто не восстанавливал и только небольшой постамент, с которого взлетал корабль, возвышался посередине бывшего сарая. А вот терем где мы тогда жили, остался целым и невредимым.

К нам подскочили два стрельца с бердышами:

— Кто такие? Чаво нать?

— Вольно, служивые, — скомандовал я. — По распоряжению Гороха и сыскного воеводы осмотримся тут.

Но стрельцы уже узнали немецкого посла и беспрекословно пропустили нас.

— Смотрите, — стоя посреди двора, я обвел вокруг рукой. — Отличное место и для школы и для жилья! На месте ангара… ну, сарая, то есть как раз школу и поставить, а терем, в котором Варя жить сможет, отгородить от школы забором, чтобы не мешать работу с бытом. А вся территория и так общим забором обнесена, подправить только немного. Как думаете? Варь? Кнут Гамсунович?

— Там в тереме, вполне уютно, — Маша обняла Варю за плечи. — Конечно, наши мужчины совершенно не заботились о чистоте и комфорте, но мы, девушки, взявшись за обустройство, легко наведем там порядок.

— Вполне возможно, херр Захаров, — кивнул париком посол. — Только остается правовой вопрос частного имущества, но думаю при содействии государя Гороха, проблема вполне решаема.

— Тут хорошо… — задумчиво протянула Варя, а потом затараторила: — Только надо резьбу другую сделать, крыльцо подправить, крышу перестелить, занавесочки…

— Ну и отлично! — перебил я Варю, за что получил от нее кулачком в бок. Обожаю холода — никакой кулак полушубок не прошибёт!

Воодушевленный школьный комитет погрузился в карету и отправился к Гороху, а я поспешил на базар. Кушать хотелось жуть как. Я еще ранее приглядел тут небольшую открытую лавку, в которой хозяйничал большой такой мужик по имени Ахмед. Не знаю, как называлось его фирменное блюдо, но объедение было просто всем врагам на зависть.

Вот и сейчас увидев меня, он обрадовался и стал быстро сооружать что-то фантастическое, исходящее паром и ароматами на три базарных ряда сразу:

— Вах, Федя! Ти чего давно не заходыл? Я тебе в прошлый раз лепешку сырую дал? Мясо пережарил? Зелень тухлая совсэм била? Пачему обижаешь старого Ахмеда, ы?

— Это ты-то старый? — засмеялся я, подпрыгивая от нетерпения. — Ну, давай, ну хватит уже возиться! Я же сейчас в голодный обморок прямо тут упаду!

— Нэ пэреживай, дорогой! Упадёшь — не пропадёшь! Мясо у тебя худое, но на чебуреки сойдёт!

— Бр-р-р… Ахмед, вот ты умеешь аппетит подогреть…

— Подогрето! Всё подогрето! Вот держи, дарагой, кушай на здоровье!

Я, шипя и обжигаясь, впился в какую-то невероятно вкусную смесь и с восторгом зачавкал:

— У-у-у… Ням! Вкуснотища-то, Ахмед!.. Только готовить… ням!.. ты всё-таки не умеешь…

— Это пачему?!

— Горячее очень, есть невозможно.

Ахмед засмеялся и вытащил из-под прилавка громадный чайник:

— Азербайджанский чай, дарагой, самий лучший! Вичера двое мужиков подходылы, купцы аглицкие, савсэм по-русски разгаварывать не могут — дикари! Чай-чай говорят, эрргрея им падавай каково-та. Что за эрргрей, Федь? Ну, дикие савсэм! Я им гаварю, на, попробуй настаящий чай и рычать сразу перестанэшь!

— Эрл Грей, — поправил я, с неохотой отрываясь от лепешки. — Это аглицкий чай такой. У них он там самым лучшим считается.

— Дикари! — отмахнулся Ахмед. — Я им своего чая налил, они рожи кривили пока не папробавалы, а потом побежалы к моему зятю в лавку, три мешка купылы!

— Федор Васильевич? — раздалось за спиной.

— О, Олёна? Давай присоединяйся ко мне. Ахмед, еще порцию такого же для моей подруги!

— Вах, для такой красавицы, сичас всё сдэлаем! Сама как пэрсик и кушать пэрсик будет! Только патом после чая, а сичас… — галантный лавочник протянул девушке быстро свёрнутую лепешку с начинкой. — Попробуй, красавица! Килянусь, раз папробуешь, еще тыщу раз ко мне придёшь!

— Да я уже недавно… — начала Олёна, но я перебил:

— Вернёмся домой — всё Михалычу расскажу, как ты тут голодаешь.

Олёна перестала возмущаться и впилась зубками в лепёшку и тут же у неё восторженно округлились глаза:

— М-м-м… Вкусно-то как! Ням! А я и не знала… Теперь всегда сюда ходить буду.

Ахмед счастливый от похвалы уже разливал нам чай в широкие пиалы, а мы, перемигиваясь и мыча от удовольствия, быстро приканчивали вкусное блюдо, которое я никак не мог запомнить по названию.

Напившись чаю с пахлавой и расплатившись с Ахмедом, мы с Олёной неспешно пошли назад на Колокольную площадь дожидаться наших.

— Как у тебя с Никитой дела? — поинтересовался я, когда мы выбрались из базарной толчеи.

— Хорошо, — счастливо улыбнулась девушка и, разломив всё же врученный ей персик, протянула мне половинку. — Только ему таиться приходится и от бабки и от Митьки, да и ото всех сразу, — она вздохнула. — Как дети малые за кустиками и деревьями от чужого глаза прячемся.

— Ну ничего… О, а хороший персик, сладкий!.. Полгодика еще потерпишь и будешь со своим участковым уже открыто встречаться.

— Хорошо бы… — протянула девушка. — Зато у вас с Варей всё ладно получается.

— Да кто его… — протянул я. — Сейчас-то вроде да, всё хорошо. А дальше что делать? Не буду же я вот так же постоянно к ней раз в неделю, а то и в две мотаться? И к нам её не забрать — каково ей во дворце Кощея жить? И мне дворец покидать надолго нельзя… Вот такая грустная неопределенность…

— Ничего, — Олёна погладила меня по руке, — всё наладится.

— Ну, надеюсь. О, смотри — кажется, наши возвращаются!

На площадь, громыхая, въезжала карета посла, и мы поспешили навстречу.

Карета остановилась около дома кожевенника и из неё, к моему удивлению, первым вылез Никита, сыскной воевода, мой старый знакомец и единственный земляк в этом мире. Наскоро пожав мне руку, Никита настороженно завертел головой:

— Пошли в дом, не стоит тут на виду у всех торчать.

Я пожал плечами, как скажете и, подхватив Варю под руку, зашагал внутрь терема. Сразу же нахлынули воспоминания. Вот тут в горнице за большим столом мы обычно проводили наши тактические совещания под неугомонные увещания Михалыча съесть ну хоть еще кусочек. А вот там за дверью, там была моя спальня, которую в последний день операции у меня отобрал Кощей для последнего инструктажа сотрудников Канцелярии. Эх…