Дарья Вознесенская - Перекресток миров

— Только?

— Гварлки очень быстры на решения и действия, и это неудивительно, ведь их основная стихия — вода. Потому они не просто судят, но и наказывают тут же. И наказания эти… не самые приятные. Я бы совсем не хотел, чтобы ты это видела, но…

— Но я сама подписалась на то, чтобы быть твоим секретарем, — я закусила губу. — И не пойти я не могу? — Арий покачал головой. — Что ж, значит, буду справляться. В крайнем случае закрою глаза. Это не запрещено?

— Нет.

— Вот и замечательно… И Арий… — я решилась, — я хотела бы поговорить потом, после суда о… о нас и о том, что происходит. Хорошо?

Было видно, что мужчина напрягся, но потом лишь кивнул.

Старейшины действительно были быстры на решения.

А может быть, законы этого мира были слишком однозначны.

Зал, где проходили слушания, представлял собой круглое помещение из того же материала, что и наши домики, с открытыми окнами, в которые, кстати, нимало не смущаясь, заглядывал народ, с длинной кафедрой — там рядами сидели старейшины, а теперь и Арий. Остальные участники суда стояли вдоль стен и при необходимости выходили в центр зала. Не сразу, но я поняла, что преступления разбираются от простого к сложному: сначала решались вопросы с мелкими кражами, спорами за наследство и территории, дальше дела пошли уже серьезнее. Кто-то уходил, будучи оправданным. Кого-то обязывали выплатить штраф либо же покинуть остров. В общем, ничего ужасного. Я начала уже скучать, когда объявили о слушании последнего дела и в середину вытолкнули юношу и девушку.

Оба выглядели испуганными, но решительными. Вокруг них толпились многочисленные гварлки и говорили так быстро и много, на повышенных тонах, что я сначала ничего не разобрала.

А история, в общем-то, оказалась стара как мир. Местные Ромео и Джульетта полюбили друг друга, встретившись случайно. Все бы ничего, но оба были сговорены и должны были жениться на совершенно других гварлках. И тогда парочка решила сбежать, чуть ли не в другие миры, навлекая не только на себя, но и на всех ближайших родственников позор, поскольку нарушение письменных и устных договоренностей у гварлков считалось неприемлемым.

Честно говоря, я была уверена, что их пожурят да отпустят восвояси, тем более что они просили старейшин о разрыве прежних договоренностей и возможности совместной свадьбы. Но от Совета, после короткого совещания, вышел представитель и объявил:

— Все знают, как наказывается у нас неповиновение старшим. Все знают, что подписанные договоры нельзя нарушать. Вина этих двоих доказана. По десять плетей обоим; а как только спины заживут, сыграть свадьбу в заранее оговоренном порядке, даже если будет оказано сопротивление. Приговор немедленно привести в исполнение. Ответственность за браки возложить на семьи нарушителей. Ответственность за почетное исполнение первого пункта передать Правящему Таларии, как представителю высшей формы власти.

Я не могла поверить своим ушам. Юные гварлки побледнели, Арий же, до того не проронивший ни слова, уже вставал. Я смотрела на него и понимала, что никогда его таким не видела, разве что в самую первую нашу встречу. Лицо будто вырублено из белого мрамора, натянувшаяся кожа и сжатые обескровленные губы, абсолютно непроницаемые глаза, в которых как будто клубится тьма. Ему выдали две плети, а гварлки покорно стали на колени, обнажив спины.

Я сжала кулаки, и ногти болезненно впились мне в ладони. Но я не обращала внимания на боль. Мне хотелось сжать голову, закрыть себе рот, чтобы не завизжать, прижать к себе его руки, которые уже готовы были замахнуться. Несоразмерное, жестокое, ужасное решение, и он — его исполнитель. Рассудком я понимала, что не мне указывать гварлкам, какие традиции следует чтить; что отказаться от воздаяния в данной ситуации Арий не мог бы. Но эмоции и боль раздирали меня изнутри; я всхлипнула, когда на спины влюбленных одновременно опустились плети, мгновенно рассекая кожу. Я вскрикнула, когда плети опустились снова, вызывая у них стон, орошая кровью — красной, обычной красной кровью — пол. Закусила губу и закрыла глаза, не решаясь больше смотреть, и только считала по свисту плетей и крикам: три, четыре, пять, шесть… И когда прозвучало десять, я снова решилась посмотреть в центр зала и снова замерла от ужаса, умоляя себя не кричать и не плакать.

Арий стоял, опустив руки. Юноша и девушка уже лежали, не в силах пошевелиться, с располосованными до мяса спинами. Их подхватили родственники; у тех хотя бы хватило такта замолчать наконец и бережно унести потерявших сознание гварлков. Кто-то забрал у Ария плети. Он медленно повернулся с абсолютно бесстрастным лицом и сделал шаг в мою сторону, но, увидев мои глаза, будто споткнулся о преграду.

Тогда он развернулся и вышел вслед за остальными членами Совета.

Сидя на берегу, я смотрела на море.

На планете Арлаэт море было бирюзово-голубым, как в наших тропиках. Белоснежные линии пляжей, изумительная гладь под ярким и чистым небом, сочная растительность. Но как на курорте я себя не чувствовала.

Прятаться и демонстрировать позу Аленушки было не совсем в моем характере, но происходящее в последние недели меня сильно дезориентировало, а сегодняшнее утро — добило. Потому я выбрала отдаленный пляж и фактически сбежала, чтобы подумать.

Сегодня, после бессонной ночи, когда я несколько раз порывалась пойти к Арию и объяснить, что я вовсе не его боялась, и будучи до вечера свободной, я бесцельно бродила по предоставленному нам холму и стала невольной свидетельницей разговора.

В одном из домиков с несуществующими окнами болтали несколько стражников, и то, о чем они говорили, заставило мое сердце сначала замереть, а потом лихорадочно застучать.

— …Она ничуть не смущалась, когда путешествовала инкогнито вместе с нами, — а разве это подобает благородному роду?

— Правящий излишне мягок по отношению к невесте.

— Может, Правящий вообще стал слишком мягок?

— Не смей так даже думать, Орлан! Да и вам обоим хватит сплетничать на эту тему, не наше это дело — лезть в чужие отношения…

Закусила губу, чтобы не выдать себя невольным возгласом, а потом ретировалась. И уже спустя несколько минут быстро шагала по тропинке в сторону моря.

Я понимала, что у любых выходок есть последствия, но не думала, что подобные разговоры могут стать для меня столь болезненны. Я, как правило, не особо обращала внимание на отношение окружающих ко мне. Не нравлюсь — и ладно. Вся моя жизнь являлась противопоставлением себя кому-либо или чему-либо другому. В борьбе я видела выход, но так ли нужна она была теперь? Разве это то, что я хотела? Вечно ставить себя по другую сторону границы?