Михаил Бобров - Удел безруких

Лучше о делах более приятных. С первого моего письма прошло немалое время, и я убедился, что отношение к науке здесь у всех слоев населения очень хорошее. Сперва я думал, что так относятся лишь к нашей группе из-за важности темы, а еще по известным тебе обстоятельствам приема на работу, о которых я сообщил в том самом первом письме. Однако с течением времени стало ясно, что никакая наука тут не испытывает стеснения в средствах. Только большая часть результатов исследований сразу же объявляется секретной, а потому очень часто лаборатории вынуждены повторно расходовать миллионы и годы на повторение сделанного буквально за соседним же забором. Джимми, поверь мне, это единственное, что до сих пор спасает Америку. Там, у нас, мой начальник больше сражался с попечительскими советами за финансирование, чем обдумывал физику. Здесь же, если уж твою тему включили в plan, можно думать исключительно о задаче. Доступны любые материалы, в очереди на работу сотни молодых студентов — грамотных и понятливых, горящих желанием. Представляю себе, сколько лет у меня заняли бы хождения по комитетам и подкомиссиям — тогда как здесь Установку для нас начали строить буквально на следующий же день после нашей заявки. На наши робкие замечания, что пока неясен еще сам процесс перехода, академики только посмеялись: энергия вам все равно нужна? И жилье для всех участников проекта, здесь вам не tropiky, в трейлерах не перезимуешь. А пока построится электростанция и городок при ней, глядишь, и с Установкой определитесь.

Сколько на это ушло денег, я перестал спрашивать после одного весьма примечательного случая. У одного из наших аспирантов младший брат заболел чем-то редким, что могут лечить исключительно в Москве. Начальник секретной части сейчас же позвонил каким-то военным, и прямо в городке образовался вертолет, который перевез больного на ближайшую авиабазу, а оттуда военный самолет немедленно вылетел в Москву. Все это было проделано между ланчем и ужином буквально двумя телефонными разговорами, без каких-либо бумаг, требований, разрешений. Оказывается, наш начальник секретной части встречался с летчиками на rybalka, и к тому же, как мне сказали со смехом сами летчики: “Где начинается авиация, там кончается порядок”. Так что даже спецрейс в Москву оформили испытательным перелетом. Поежившись, я спросил: не потому ли вокруг нас все больше новых лагерей? На что пилоты пожали плечами: а что, tchekisty не люди, что ли? Не могут отличить злоупотребление от необходимой помощи?

Мне совершенно непонятно, как при подобном швырянии миллиардами, при столь наплевательском отношении к отчетности и расходованию средств, может работать экономика и получаться хоть какая-то прибыль. Но ведь вокруг постоянно что-то строится, далеко не одни zona. Очевидно, я не понимаю чего-то важного. Так что, опасаясь вызвать спор, в котором я окажусь глупым, я сменил тему.

Кстати о стройке. Дома наши, наконец-то, подвели под крышу. Выглядят они не так эффектно, как лаборатории IBM, однако же обеспечивают нас теплом, водой и светом, что в здешнем климате вовсе не пустые слова. Здесь меня ожидало еще одно откровение. Муфта на трубе водопровода оказалась бракованной и раскололась. Дома я бы позвонил владельцу дома, подрядчику или в водопроводную компанию, а то, пожалуй, поручил бы дело адвокату и обрел искомое в лучшем случае к вечеру, но в худшем через пару недель. Здесь же я как-то вдруг понял, что нет смысла расходовать целый день в звонках, жалобах и напряженном ожидании, если достаточно затянуть всего две резьбы. В конце-то концов, неужели физик-ядерщик тупее сантехника? Наученный здешней жизнью, в магазин я даже не совался: там или будут не такие муфты, или не будет никаких вообще. Я пошел сразу искать на стройку. Ящик муфт нашелся на ближайшем доме. Узнав, для чего нужно, с меня не взяли денег, сказав одно из местных ритуальных слов, а предложили помочь za stakan. Я отказался из чистого самолюбия и, провозившись больше часа, все же устранил протечку. К моему изумлению, соседи не обратились в полицию за то, что я dostal муфту на стройке, если называть своими словами — украл. Напротив, теперь ко мне относятся лучше, я больше не считаюсь тут rukojop, как многие высокоученые коллеги, не умеющие вбить гвоздь. Чувствую, недалек тот великий день, когда меня пригласят на rybalka, да поможет Господь всемогущий мне там не уронить честь мормонов.

Соседи тут играют очень большую роль, но совсем не по-нашему. Например, если кто-то выпустит гулять опасную собаку без намордника или поставит автомобиль на чужой газон, повредив при этом дерево или клумбу — у нас принято вызывать полицию и все дальнейшие действия передоверять ей. Здесь к обращениям в полицию относятся плохо, это называется stutchatt и не приличествует местному джентльмену. Вместо этого считается правильно и по-мужски пойти подраться с обидчиком; вне зависимости от результата, тех, кто дрался, уважают намного больше, чем тех, кто stutchatt.

Отношения между людьми очень разные. С одной стороны, часовых на склады никогда не ставят поодиночке: есть опасность, что booraty убьют солдата ради оружия, хоть об этом никогда не пишут в газетах. С другой стороны, даже в рабочих поселках, куда меня настойчиво отговаривали заходить, часто видишь двери без крючков и замков. Женщины, если понадобится, свободно берут у соседки деньги прямо из комода — но потом, что больше всего удивляет меня, деньги эти неизменно возвращаются до kopeyka, несмотря на откровенно уголовные обычаи жителей. Если парень провожает девушку в этот район, ему наверняка придется драться, иногда до сломанных ребер. Но, что также меня удивляет, эта драка случается лишь тогда, когда девушка уже доставлена домой. На пары никогда не бросаются даже те, кто не задумается сунуть одинокому прохожему нож в печень.

Впрочем, самую жуткую и одновременно веселую драку — здесь говорят “лихую” — мне случилось повидать на прощальном концерте великого Пола Маккартни. Я тогда по делам летал в Москву — до сих пор не привыкну, что у крупных научных учреждений тут имеются собственные самолеты. А у кого не имеются, у тех почти всегда есть друзья или знакомые через rybalka, у некоторых даже через kartoshka — это более высокая степень посвящения, мне пока недоступная. Так или иначе, звонок-другой, и в самолете почти всегда находится место. Вместо недели путешествия на perekladnyi поездах — восемь-девять часов по воздуху, и ты в Москве.

Так вот, мы беседовали в одном из многочисленных институтов, название которого тебе ни о чем не скажет. Он даже не секретный — он просто один из многих сотен. Тут прибежали местные парни и сказали, что profkom нашел десять или пятнадцать билетов на прощальный концерт, но их надо выкупать немедленно. Мы вывернули карманы прямо на чертежи — уверяю тебя, Джимми, этот ритуал интернационален — собрали необходимую сумму и отправились на стадион Lujniky всей лабораторией, как здесь принято. Всевозможные вахтеры и билетеры относятся к групповым посещениям намного лучше, чем к одиночкам, делая исключения опять же для пар. Давка в метро здесь такая же, как у нас — и это при том, что поезда идут через четыре-пять минут, а не через пятнадцать-двадцать; конечно же, меня изумляет, насколько роскошно украшены станции подземки. Допустим, позолота и мрамор дешевый кич старушки-Европы, но скульптуры и барельефы тут попадаются вполне достойные музея Гугенхейма. Непонятно, зачем так украшать место, где человек никогда не живет, а лишь проходит в спешке, раздражении, в горестных раздумьях и жгучем желании наконец-то попасть домой.