Уильям Хорвуд - Летнее Солнцестояние

В память о Линдене кроты всех систем отправлялись Самой Долгой Ночью к Камню (или к предмету, олицетворявшему его). Зимний Ход невозможно было забыть, ибо в этот вечер улыбки, смех, забавы и проказы сочетались с молитвами, молчанием и торжественным ритуалом, после чего участники церемонии возвращались в свои норы и устраивали там веселый пир, и где помимо прочих рассказывалась и эта любимая всеми легенда. Затем кроты отходили ко сну и просыпались уже утром, воочию убеждаясь в том, что пережили еще одну Самую Долгую Ночь, а значит, в мир вновь должна прийти весна.

С приближением очередной Самой Долгой Ночи многие данктонские кроты, собиравшиеся побывать этой ночью возле Камня, передумали, вспомнив о прозвучавших год назад угрозах Мандрейка. Страхи стали еще больше, мораль упала еще ниже, и это в такое-то время, когда кроты естественным образом вспоминают о Камне и о необходимости возношения молитв о даровании его помощи и заступничества. Многие из кротов решили побывать на вершине холма тайно, хотя всячески отрицали это вслух (за редким исключением). Когда началась третья неделя декабря, система ожила — кроты принялись наводить порядок в своих норах и готовиться к приближающемуся празднику Самой Долгой Ночи, радостно посмеиваясь в его предвкушении.

Впрочем, находятся и такие кроты — и они будут всегда, — у которых шумные празднества и подготовка к ним не вызывают никакого энтузиазма. К их числу принадлежал и Брекен. Конечно же, он мог бы провести какое-то время в норе Ру (пусти она его к себе), но ему хотелось чего-то иного, чего — он не знал и сам. В то время как подавляющее большинство кротов системы пребывало в состоянии радостного ожидания, он, напротив, испытывал горестные чувства.

Порой он выходил на лесную опушку и смотрел на раскинувшиеся внизу пастбища, вспоминая импульс, возникший у него в тот момент, когда он впервые оказался возле Камня, — оставить систему и отправиться в направлении Аффингтона, пусть он не имел ни малейшего понятия о том, на каком расстоянии тот находится. В другие дни он молча сидел в тени Камня, думая о том, уж не зря ли тому приписывают чудесную силу, и едва ли не требовал от него чудесных проявлений его незримой власти. Иногда ему вспоминался Грот Корней; он снова и снова изумлялся тому странному обстоятельству, что ему так и не удалось пройти его насквозь. Обстоятельство это не позволяло ему отправиться в Аффингтон — как он мог покинуть систему, не исследовав ее центральной части?

— Что мне делать в чужеземных краях, — повторял он самому себе, глядя на уходящие вдаль пастбища, — если я и здесь ни на что не способен...

Ему было одиноко. Ему хотелось поговорить с кем-нибудь так же, как он некогда говорил с Халвером; он хотел познакомиться с таким кротом, который действительно мог бы научить его чему-то стоящему. Он искал знания, но не знал, где его можно обрести. Самая Долгая Ночь, в которую сердца всех кротов наполняются радостью, лишний раз напоминала ему о том, что он одинаково далек и от Камня, и от центра Древней Системы, и от всех прочих кротов.

— Ребекка! Послушай меня, Ребекка! У меня для тебя сюрприз, моя девочка!

Это был Меккинс, которого переполняла необычайная веселость. Он привел в нору Келью Розу.

Едва взглянув на Ребекку, Роза произнесла:

— Милочка моя, какая ты у нас худенькая и слабенькая! Нет, нет, так не пойдет!

Она сказала это добрым, но твердым тоном, присев нос к носу с Ребеккой и принявшись разглядывать ее с обстоятельностью матери, рассматривающей своего детеныша.

— Мне очень жаль, Роза, — прошептала Ребекка в ответ.— Очень-очень жаль...

Роза смотрела на нее с такой неподдельной любовью, что Ребекка вдруг заплакала, — так горько она не плакала еще никогда в жизни. Маленький Комфри хотел было захныкать, но Келью тут же взяла его к себе, и в следующее мгновение они с Меккинсом скрылись в темноте туннеля, оставив Розу и Ребекку одних. Теперь Ребекка могла наплакаться вволю.

Роза была достаточно умна для того, чтобы не стараться отвлечь Ребекку от ее горя. Она уже поняла, что Ребекка лишилась прежнего духа, возродить который не смог бы ни один целитель. Единственное, что Роза могла попытаться сделать, это направить ее по правильному пути и предоставить все остальное на волю Камня.

Наблюдая, как Ребекка играет с Комфри, Роза с удовольствием отметила, что детеныш не безразличен Ребекке, а потому положение нельзя считать таким уж безнадежным. Лаская малыша, Ребекка говорила ему нежные слова, но что стояло за ними — непроизвольная привязанность, надежда, вера, любовь к жизни? Всем этим Ребекка прежде обладала в избытке — прежде, но не сейчас — Роза ничуть не обманывалась на этот счет.

Она видела, что детеныш развивается совершенно нормально, но для того чтобы унаследовать хотя бы часть качеств, когда-то присущих Ребекке, должно же было сохраниться хоть что-то?! Его мало было кормить и вылизывать.

— Как нам быть? — восклицал Меккинс. — После того как она пережила этот кошмар — смерть всех своих детей, — мир стал для нее иным. Для того чтобы сделаться такой же, как прежде, ей нужно было бы родиться заново.

— Меккинс, хороший ты мой, я не знаю кротов с более добрым сердцем, чем у тебя. Мне кажется, дело не в том, что ей нечем жить... Видишь ли, она пережила встречу с подлинным злом, она видела его своими собственными глазами, чувствовала собственным рыльцем, она испытывала неимоверную боль от того, что его черные когти рвали ей нутро. Они терзают ее и поныне. Обычного крота подобные переживания убили бы на месте, она же, как видишь, жива, более того, ее привязанность к Комфри говорит о том, что мы имеем дело с необычной кротихой, отмеченной особой благодатью. Единственное, что может исцелить ее по-настоящему, — сила Камня, хотя — надеюсь, ты понимаешь это, — она уже никогда не станет той кротихой, какой была прежде. Зло, запавшее в кротовью душу, может изгнать оттуда только свет Камня. Только после этого она сможет прийти в себя.

— Но как это сделать? — спросил Меккинс.

— Обычные кроты, подобные мне или тебе, не знают, как и когда является свет Камня. Его явления обычно остаются скрытыми от нас. Я могу предложить только одно. Приближается Самая Долгая Ночь, и мне кажется, Ребекке следует совершить восхождение к Камню. Кто знает, что произойдет, когда Ребекка окажется рядом с ним, — возможно, она вновь воспрянет духом...

— Но как быть с Комфри? И еще — разве можно отпустить ее туда одну?

— Ты сам отведешь ее, Меккинс, Келью же займется в это время Комфри — думаю, она об этом только и мечтает. Кротыш уже достаточно вырос — она сможет управиться с ним без посторонней помощи.

Эта идея, казавшаяся замечательной как Розе, так и Меккинсу, почему-то не понравились Ребекке. Вернее, она ее не заинтересовала. Ребекка отрицательно покачала головой и заявила, что она ни за что на свете не оставит Комфри. Еще она сказала, что путь к вершине слишком далек и Меккинс уже и так сделал все, что было в его силах, для того чтобы помочь ей. Она считала, что затея эта лишена всякого смысла. И наконец, озлившись не на шутку, она сказала, что Камень — не более чем мистическая фантазия выживших из ума старых кротов. Иными словами, терпению Ребекки пришел конец.