Александр Бушков - Чудовища в янтаре-2. Улица моя тесна

Вовремя пригнулся, увидев опасно нависший над аллеей сук, — еще неделю назад его не было, кренится дерево, срубить пора, пока не упало… Все равно сухая толстая ветка сбила с него бадагар. Сварог и не подумал останавливаться. Спрыгнул с коня на задах конторы, у неширокого каменного крыльца с тронутыми ржавчиной коваными железными перилами, чертовски старыми — Грельфи и эта ржавчина была по душе, красить перила она не давала…

Взбежал по лестнице, распахнул дверь и оказался в небольшой прихожей, обитой потемневшими от времени деревянными панелями с нехитрой старинной резьбой. Увидел стоящих у окна отца Алкеса, в своей всегдашней темно-коричневой мантии с крестом Единого на груди и молодого человека в плаще и берете Сословия Чаши и Ланцета. Спросил отрывисто:

— Что?

— Она примирилась с Господом, — сказал отец Алкее. — Теперь не отойдет нераскаянной душой…

Сварог нетерпеливо повернулся к врачу — не земному лекарю, а одному из постоянно приставленных к Грельфи с некоторых пор врачей восьмого департамента:

— Что там?

Врач с чуточку растерянным, такое впечатление, видом пожал плечами:

— Право же, я немного теряюсь… Не могу поставить диагноз, такое со мной впервые… — Он помедлил, потом все же решился: — Возможно, это и ненаучно, но я не в силах отделаться от впечатления, что она просто-напросто не хочет больше жить… она уходит…

Сварог уже взбегал на второй этаж по узкой витой лестнице. Распахнул дверь так, что она ударилась о стену, вошел в небольшую спальню Грельфи. Старая колдунья лежала на постели у окна под излюбленным ею цветастым лоскутным одеялом. Попахивало лекарствами — столик рядом с кроватью был уставлен склянками — в точности такими, что пользовали земные лекари, вот только снадобья там были не земные…

В изголовье на табурете примостилась сиделка, пожилая монахиня-виталинка в серой рясе и темно-синем платке — на сей раз настоящая земная монахиня, без всяких маскарадов. Нетерпеливым властным жестом отправив ее за дверь, Сварог уселся на ее табурет и, стараясь, чтобы его голос звучал бодро, сказал:

— Что тут стряслось? Нашли время болеть, уважаемая. На носу новые хлопоты, а вам слечь вздумалось…

— Дурень ты все же, твое величество, — отозвалась Грельфи. — Что поделаешь, если срок подошел…

Сварог собрал в кулак все самообладание, чтобы выглядеть спокойным. За ту неделю, что они не виделись, Грельфи изменилась до неузнаваемости: обтянутое кожей лицо напоминало лицо мумии, щеки ввалились, глаза запали. Правда, взгляд остался прежним — умным, пытливым, не лишенным властности и непреклонности. И голос остался прежним, разве что звучал тише.

— Все обойдется, — сказал Сварог. — Я вызвал врачей, они уже летят…

Грельфи чуть приподняла голову:

— Разверни их назад, дубина стоеросовая. Все равно ничем не помогут — что бы ни делали, а срок подошел. У нас в семье всегда точно знали, сколько жизни отмерено — как на ювелирных весах. И проживу я ровнешенько столько, сколько отведено. Как бы твои врачи ни извращались. Разверни их, кому говорю! Зачем людей попусту от дела отрывать?

В ее голосе, пусть ослабевшем, было столько упорства и уверенности в своей правоте, что Сварог, скрепя сердце, смирился с неизбежным. Поднял ко рту браслет и приказал медикам возвращаться назад.

— Так-то лучше, — сказала Грельфи, внимательно слушавшая разговор. — Я тебе никогда не врала и теперь не вру: ничего бы они не добились, только опаскудили бы мне последние минуты своей дурацкой возней и высокой наукой… — Она повернула голову, не открывая затылка от подушки, окинула презрительным взглядом склянки, теснившиеся на столике, как зеваки на пожаре. — В том шкафчике, что справа — бутылка «Кабаньей крови» — на свои деньги куплено, не на казенные… Налей мне добрую чарку, теперь уже все равно. И себе плесни, если хочешь, я пикета не держу…

Сходив к шкафчику, Сварог принес бутылку и две серебряных чарки. Грельфи чуть приподнялась, выпростала из-под одеяла исхудавшую руку, больше похожую на птичью лапу, цепко ухватила чарку. Сварог помог старухе поднести ее к губам и бережно придерживал, пока она не осушила до дна. Налил себе до краев и проглотил, как воду, не чувствуя вкуса и букета.

— Очень мне не хочется тебя оставлять без присмотра, дурня, — сказала Грельфи, чуть-чуть раскрасневшись после доброго вина. — Тебе, чует мое сердце, еще столько хлопот и невзгод уготовано… Но что ж поделать, если срок подошел… Ты вот что… Не вздумай меня хоронить пышно — скромненько все сделай. И не вздумай ставить монумент какой, наподобие того, что Странной Компании воздвиг, — а то у тебя хватит ума… Они-то, ничего не скажешь, монумент заслужили, и величественнее чем тобой поставленный. А я вот — нет. Много лет прожила путано, только в последние годы жить начала правильно — из-за тебя ведь, орясина, в первую голову… Ладно, на мне белый свет клином не сошелся, у тебя и без меня останутся толковые сподвижники. Что еще? Вердиану не отталкивай — она девочка добрая, жизнь ее пожевала так, как не с каждым в ее невеликие года случается. Котику моему не дай пропасть, ему еще жить да жить. Департамент мой не вздумай разгонять, а вместо меня поставь киларна Гилема, он, я уже убедилась, дело знает, и польза от него будет нешуточная… Яне от меня кланяйся, поблагодари — не приюти она меня в свое время, еще неизвестно, чем для меня на земле кончилось бы. Ребеночка бы вам… — Она облизнула пересохшие губы, невероятно бледные. — Все вроде бы, ничего не забыла. Особенно-то с последней волей рассусоливать и нечего… Наклонись.

Сварог склонился к ней, не почувствовав того запаха болезни или смерти, что частенько исходит от умирающих. Глядя ему в глаза, Грельфи четко произнесла:

— Нигде ведь не написано, что Гремилькар непременно должен быть мужеска пола…

И уронила голову на подушку. В следующий миг ее глаза стали гаснуть, тускнеть. Все произошло очень быстро — словно задули свечу. Какие-то мгновения — и она лежала неподвижная, вытянувшаяся, уставя в потолок невидящий взгляд. Постояв немного над постелью, Сварог деревянными шагами спустился вниз, отмахнулся от посунувшегося к нему врача, вышел на лестницу и, наплевав на королевское достоинство, сел на нижнюю ступеньку, уже немного нагретую восходящим солнышком. Уронил руки меж колен, понурил голову. Осторожно приблизился племянник Баруты, почтительно подал бадагар. Небрежно его нахлобучив, Сварог так и сидел, не видя и не слыша ничего вокруг.

Как часто бывает, печаль и тоску оттеснили холодные деловые мысли — в первую очередь кружившие вокруг последних слов Грельфи.

В самом деле, нигде не написано, какого пола Гремилькар. Как ничего не написано о его облике (монстр? человек? что-то еще?), о его возможностях, способностях, образе действий. Всего несколько строчек — однажды он может и появиться, попытается уничтожить Серого Ферзя. И это все о нем… Если допустить, что он и впрямь не обязательно должен оказаться «мужеска пола»…