Линн Абби - Медный гамбит

В этот момент образ подростка с медными волосами промелькнул перед ее внутренним взором, его мерцающие глаза и недовольная усмешка.

— Теперь у нас есть куча проблем с Руари, — громко признала она.

— Если у нас и есть какие-то проблемы с Руари, очень хорошо, что это случилось сейчас. Он не сказал ничего после того, как Павек призвал стража, но мы все чувствуем это. Ру несчастлив, и плохо справляется со своим состоянием.

Легкая струйка дыма поднялась от горшочка, и она, как всегда, почувствовала, что эта струйка очень хорошо поддержала ее, даже лучше, чем прикосновение к живому центральному столбу ее дома. Она устала. Настойчивость Павека вместе с отсутствием прогресса сделали его учеником, выкачивающим силы из своего учителя. Кроме того Павек спокойно спал по ночал, а она мучалась над проблемами, которые он принес из Урика. Руари не мог спорить со стражем Квирайта, а она могла и спорила, каждую ночь.

Стражу не было дела до Урика или забот и проблем простого народа. Когда страж узнал о производстве Лага, он был готов уничтожить все кусты зарнеки в Квирайте, и вместе с ними единственный источник Дыхания Рала. Телами верила, что должно быть решение, которое не затронет простой народ. Но она нуждалось в помощи стража, чтобы найти его, а пока этой помощи было не добиться.

Она взглянула на свой чай и на Акашию, которая стояла около центрального столба, на ее лиже были написаны опасения, пыл молодости… и гнев. Акашия сказала, что кто-то вызвал ее. У Телами не было причин сомневаться в ее словах и — как замечательно чай согрел ее изнутри — были веские причины верить в то, что это ее собственное сознание, работавшее над проблемой, пока она спала, вызвало Каши сюда.

— Возьми Павека в свою рощу, Каши. Если это не пройдет, отправь его работать в поля.

Оставалась еще треть ночи до того, как красное сияние солнца поднимется над восточным горизонтом и Павек начнет свой ежедневный путь в рощу Телами. У Акашии еще была уйма времени взять плащ из своего дома, закутаться в него и усесться на твердую скамью. Отсюда она ясно видела домик своего будущего студента.

К рассвету, когда оплетенная красным плющем дверь открылась и Павек вытащил себя на свежий воздух, она уже промерзла до костей, несмотря на свой плащ, а сомнения изьели всю ее душу. Ее голос отказался повиноваться ей, когда она попыталась позвать его по имени, она попыталась еще раз — без того же успеха. Он остановился около угла своего домика и уставился на нее в ожидании, не собираясь подходить ближе.

— Телами сегодня отдыхает. Я поведу тебя в свою рощу.

Все сомнения и колебания не подготовили ее к хмурому, недовольному выражению, внезапно появившемся на лице Павека. Он сжал губы и насупился.

— Нет необходимости быть таким счастливым.

— Это ты решила? Если Телами устала-

Взмахом руки она оборвала его недовольное брюзжание. — Я держу дверь и для остальных начинающих. Могу подержать ее и для тебя.

Из деревни они вышли вместе, так как Акашия еще не была настолько посвящена в тайны Квирайта, чтобы прокатиться на силе стража с одного места на другое, как это делала Телами. Любопытство преодолело ее настороженность — у ней было мало возможностей пообщаться с кем-нибудь, кто жил внутри тяжелых желтых стен Урика, а с тем, кто вел жизнь темплара, она не разговаривала никогда. В результате она донимала его вопросами, на которые он отвечал или ворчанием или пожатием плеч. В равной степени разочарованная и смущенная, она решила дать этой односторонней беседе умереть. Павек, который легко мог бы выдержать ее темп, отстал на добрых пятнадцать шагов и так и шел, пока зеленый луг ее собственной рощи не возник перед ними.

Наблюдая за ним краешком глаза она ждала его реакции. Дети Квирайта чаще всего высоко подпрыгивали в воздух, вереща от восторга, или падали на землю, зарываясь лицом в сладостно пахнувшие полевые цветы, которые она вырастила. Павек же сделал несколько шагов в высокой, по пояс, траве, и остановился.

— Где тропинка? Я не знаю куда идти. Я не вижу своих ног. Я могу ступить в плохое место.

Не ребенок, с сожалением подумала Акашия, и не мужчина, а сломанный мужчина. — Здесь нет полохих мест, Павек, — сказала она, потом добавила с ехидным смешком, — Если ты не сделаешь все это место плохим.

Он недовольно что-то пробурчал, и она подошла ближе, чтобы пристыдить и поддразнить его. Но это была ее роща — ее особое место на Атхасе — и она сама наполнила ее радостью, и все остальные чувства были запрещены здесь.

— Фу, перестань дуться! Открой свои глаза, свое сердце, расслабься и иди!

Павек остался стоять где стоял.

— Беги за мной к центру!

— Это команда? — спросил Павек, его кулаки остались на бедрах. — Это часть сегодняшнего занятия?

Сломаный. Просто-Павек был безусловно сломан. Сущность друидства — вольность и дерзость, жизнь на грани риска и опасности, а сам друид — дерзкое и вольное существо, как сама земля Атхаса. А этот никогда не станет мастер-друидом, он думает только командами и выполнением приказов.

— Да! И это будет единственное сегодняшнее задание, если ты не сумеешь догнать меня.

Она была легка на ногу и стартовала с форой в десять шагов, но она могла слышать, как трава гнулась и щелкала под его тяжелыми сандалями, когда она вбежала в группу деревьев, которую она унаследовала от рощи своих предшественников. Эльфы, конечно, были особым народом; она знала, что она никогда не будет бегать как эльф или, для примера, Руари. Но тяжелый и грузный человек-мужчина? Это ее озадачило, она перешла на самый длинный шаг, каким могла бежать, пока не оказалаь в шаге от центра ее рощи, бездонного бассейна. Потом, вздохнув поглубже, она нырнула в воду, и была при этом только на полшага впереди его.

— Ты проиграл! Сегодня не будет занятия…

Она ожидала, что Павек бросится в воду вслед за ней, но он согнулся на краю бассейна, бледный и задыхающийся.

— Глубокая вода. Не умею плавать.

Акашия вылезла из бассейна. Она села на камень, выжимая воду из своих волос и ругая саму себя за насмешки над Павеком. Это были и невежливо и опасно — даже хотя она всегда могла призвать на помощь стража. И без этого вполне можно было бы обойтись, если бы ответил хотя бы на один из ее вопросов о жизни в Уруки.

— Не будет занятия? — спросил он, отдышавшись.

Она начала перевязывать вымокшую косу, бросив на Павека взгляд из-под ресниц. Пот тек с его ужасного шрама на щеке, а его ребра все еще ходили ходуном. Он не выпил ни капли воды, хотя страдал от жажды. И после всей ее колючести, на его лице не было ни гнева ни ярости, просто намек на разочарование в его опущенных плечах.

— Я могу идти? Я смогу найти дорогу назад в деревню.