Вальтер Моэрс - Мастер ужасок [litres с оптимизированной обложкой]

Ночью Эхо иногда не мог уснуть, потому что у него был переполнен желудок, и он до изнеможения с удовольствием бродил по старому замку. Иногда он натыкался на Айспина, который, казалось, никогда не спал. Тогда он быстро прятался где-нибудь за мебелью и тайно наблюдал за ночными действиями мастера ужасок и вскоре понял, что в них не было ничего мистического и они являлись достаточно предсказуемыми. Айспин садился где-нибудь на подоконник и рассматривал через подзорную трубу город или направлялся в библиотеку, напичканную книгами с дурманящим запахом, где он увлеченно читал, что-то бормоча себе под нос. Конечно, он также постоянно работал и в лаборатории, и, поскольку знал, что ночью за ним никто не наблюдает, делал это с еще большей суетливостью и неутомимостью, чем днем. Он топил алхимическую печь, проверял текущие эксперименты и стучал по бутылям с ляйденскими человечками. Затем он спешил к большой серой грифельной доске, стирал губкой написанные формулы и писал новые. Потом он отступал на шаг назад, приходил в ярость, орал на доску и швырял мел в огонь. Он быстро приходил в чувство и в состоянии полного спокойствия и самообладания проводил продолжительный химический эксперимент. Или он бегал взад и вперед между столами и бубнил бесконечные ряды чисел и формул. Он делал записи в дневнике, мыл пробирки и клапаны, зашивал разорвавшиеся чучела животных, дубил их шкуры. Что-то подрисовывал кисточкой на картине. Драил пол. Прочищал дымоход. И так далее и тому подобное – старик никогда не знал покоя, он даже не присаживался.

Эхо вспомнил, как он однажды вскарабкался по увитому плющом фасаду здания психиатрической больницы Следвайи. С крыши этого никем не жалуемого заведения он мог лицезреть весь его внутренний двор. То, что он там увидел, его невероятно поразило. Больные вели себя так, будто они находились в совершенно нормальном мире и были заняты крайне важными делами. Один собирал листву и складывал ее в углу двора, а затем с серьезным выражением лица охранял ее от посягательства воров. Другой с систематичностью часового механизма бился головой об стену, сопровождая удары соответствующим счетом. Следующий вдохновенно вешал лапшу на уши своим собратьям по заведению, уверяя их в предстоящем пришествии из космоса. И когда Эхо это увидел, ему стало ясно, что помешательство вызывает у своих жертв желание не покорять континенты или сжигать их столицы, а заниматься повседневными делами, которые существенно не отличаются от забот здоровых людей. Вскоре Айспин перестал представляться ему опасным безумцем, каким его считали в Следвайе. Скорее он воплощал в себе всех тех безобидных сумасшедших, которых Эхо тогда увидел. Измученный беспокойным, вечно недовольным рассудком, изолировавший себя по собственной воле от истинного мира, корпел он над своим безумным произведением, которое, вероятно, никогда не будет завершено. Так мастер ужасок Айспин, который силой фантазии Эхо и всех прочих жителей Следвайи представлялся им все большим монстром, при более близком знакомстве оказался вполне сносным существом. Разумеется, Эхо не проникся к мастеру любовью, и тот также не вызывал у него сочувствия. Он оставался старым деспотом, мучителем животных и кровопийцей, каким был всегда. Он был тем, кто ради какого-то идиотского эксперимента через пару недель готов перерезать ему горло, но Эхо научился воспринимать Айспина более объективно и без особого почтения и даже иногда извлекать подлинный интерес от общения с ним. Он считал это более разумным, чем проводить свои последние дни в постоянном страхе.

Но и Айспин по прошествии нескольких дней смотрел на Эхо другими глазами. Он довольно быстро понял, что царапка, в отличие от других домашних животных, производит впечатление значительно более тонкого существа. Собака выполняет все команды и охраняет дом, птица радует своим пением, царапка же, кажется, ничем не занят, разве что может осчастливить своим присутствием и вынудить себя обслуживать. С верной и сильной собакой можно чувствовать себя одновременно сильным и уверенным, с царапкой же нужно радоваться тому, что тебя терпят. Собака поклоняется своему хозяину, обожает его, позволяет брать себя на поводок и дрессировать, чтобы потом показывать идиотские трюки. Собака позволяет себя даже поколотить, хотя могла бы разорвать на куски. Собаку одним пинком можно загнать в угол, но она вскоре забудет об этом и в знак благодарности принесет хозяину тапочки. Царапка же целый день будет вести себя надменно лишь только из-за того, что ему случайно наступили на хвост. Царапки не боятся, но его уважают. Собаку можно бояться, но к ней никогда не испытывают уважения. Если бы Айспин бросил Эхо палку, тот посмотрел бы на него сверху вниз, как будто тот потерял рассудок, а потом гордо бы удалился, качая головой.

С тех пор как Айспин начал наблюдать за Эхо, его особенно приводила в восторг его неестественная подвижность. Он не сомневался, что Эхо смог бы пройти по лезвию бритвы, не порезавшись. Или прогуляться по дождевому облаку и не увязнуть в нем. Что он мог бы ловко преодолеть глубокую лужу, не намочив лапы. Он сумел бы наступить на раскаленную плиту и при этом не обжечься. Казалось, что законы силы земного притяжения лишь частично действовали в отношении Эхо. Если собака хотела взобраться на крышу, то это желание было заведомо обречено на провал. Если же это задумывал Эхо, то ему без труда удавалось скользить вверх по водосточной трубе, как будто на его лапах были вакуумные присоски. Если царапка падал с крыши, то он неизменно приземлялся на все четыре лапы. Если же это случалось с собакой, то она погибала.

Эхо действовал на Айспина успокаивающе уже одним своим ненавязчивым и незаметным присутствием, создавая вокруг аристократическую атмосферу. Он, со своим внутренним и внешним балансом, с хорошо продуманными плавными движениями, вечной потребностью подремать и инстинктивным отрицанием суеты, был воплощением невозмутимости и спокойствия. Особенно Айспина восхищало то, как Эхо укладывался спать. Это было не простое укладывание – это был настоящий ритуал сна, выраженный в танце. Когда наступало время идти спать, царапка небрежной походкой льва, идущего на водопой, направлялся к своей корзинке, мурлыча, забирался в нее и величаво ходил в ней по кругу, притаптывая подушку. Затем, нагло зевая, он вытягивал передние лапы и растягивал все свое тело, чтобы потом словно раствориться в корзинке, одним-единственным мягким движением с вызывающей медлительностью опуститься на ее дно. Потом он тщательно укладывал полукругом свой хвост, основательно вылизывал подушечки лап и еще раз позволял себе зевнуть. Его голова опускалась, глаза превращались в щелки, и тогда Айспин, глядя на равномерно поднимающуюся спину Эхо, понимал, что тот благополучно прибыл в рай царапок – страну грез.