Павел Блинников - Службы Дельты Миров. Дилогия [СИ]

— Ух ты! — только и сказала Соня.

— Привет, — поздоровалась Манада, Жюбо ограничился кивком.

Доспехи Манады валялись тут же. Причем, как и у Жюбо полные. Соня сначала не поняла, как Манада будет в них ходить, но увидела, что ноги мертвой выросли чуть ниже колена. Теперь она сможет передвигаться, пусть неуклюже, но это лучше чем ничего.

— Я измерила голову в точности, — сказала Манада мертвецу. — Может она конечно у меня выросла за ночь…

— Не говори ерунды, — сказал Жюбо поморщившись. — Просто когда делаешь мерку для шлема, надо мерить по ушам. А теперь уши придется отрезать…

— Ну уж нет, милый мой. Теперь придется тебе переделывать шлем.

Жюбо насупился и пошел в другую комнату. Соня последовала за ним и увидела, деятельность мертвого не ограничилась работой с доспехами. В маленьких бутылочках красовались разноцветные жидкости, повсюду разбросаны всяческие железяки, винтики и гайки кинжалы и мечи… Всего и не перечислишь. Еще Жюбо зачем-то разобрал диван. Сам мертвец взял маску для сварки и поднес к шлему Манады. Соня отвернулась, комната вмиг окрасилась ярким светом. Спустя минуты три Жюбо прекратил варить, Соня бросила взгляд на его работу. Удивительно, но за такой короткий промежуток, Жюбо успел разрезать шлем, и вплавить в него пластинку металла — теперь он мертвой подойдет. Алая каска воителя осталась охлаждаться на полу, а Жюбо подошел к углу и взял что-то больше всего напоминающее консервную банку с толстыми стенками, без дна и крышки. Как оказалось — это нечто вроде браслета, но вместе с тем еще и оружие. Жюбо продемонстрировал его тут же — надел, направил на стенку и второй рукой нажал на квадратную кнопку. Из небольшой дырочки в стену вылетел металлический болт и вошел сантиметров на пять.

— Ого! — сказала Соня. — И ты успел все это за ночь?

— Да. Я, знаешь ли, не устаю. Есть мне не надо, спать тоже, боли не чувствую, а еще у меня в таких делах много опыта.

— Откуда?

— Вообще-то тебе это знать вредно… — замялся Жюбо. — Но ладно. Понимаешь, я работаю на контору счастья уже почти тридцать лет, а за такое время многому учишься. Особенно, если попадаешь не в такой продвинутый период как ваш, а допустим в тот, где еще не изобрели порох. Там быстро становишься и кузнецом, и изобретателем, и химиком, и кем угодно. А если на это еще дается так мало времени… ну ты поняла?

— В общих чертах. А что еще ты тут наварданил?

— Вот это смеси различных ядов, правда, не очень сильных. Браслеты я сделал из луков и арбалетов. Если среди Трохиных кто-то колдун — такое оружие должно его прикончить. Если же нет, вот там есть пяток пороховых гранат, и еще я немного повозился с патронами. Теперь пули там мало того что отравлены, так еще и разрывные. Правда за ночь я успел сделать всего пятьдесят, но…

— И все равно это удивительно! Просто не верится, что тебе хватило на это всего двенадцать часов!

— А их и не хватило. — Пожал плечами Жюбо. — Я просто отправился в (вырезано цензурой) и все.

— А что такое (вырезано цензурой)?

— Долго объяснять, да ты и не поймешь. В общем, все сводится к тому, что я могу удваивать, или даже утраивать, время для себя. То есть, если для тебя проходит двенадцать часов, я, оставшись в помещении наедине, могу растянуть время в три раза. Так что для меня прошло не двенадцать часов, а тридцать.

— Здорово!

— Да, но практическое применение этому очень маленькое. — Сморщился Жюбо.

— Почему?

— А смысл? Я ограничен во времени, потому что ограничен Обезболивателем. Пока я удлинял время, для меня прошло полтора дня, следовательно, я приблизился к той точке, на которой сейчас Манада.

— Тогда зачем ты это делал?

— Затем, что Трохины вполне могут куда-нибудь смыться. В другую страну, например. Мы и так слишком тянем…

— А ты можешь меня научить растягивать время?

— Могу, но не буду.

— Почему?

— Во-первых, долго, во-вторых, смертельно опасно.

— А тебе неопасно, потому что ты труп?

— Нет, если бы Манада отправилась в (вырезано цензурой), для нее это было бы еще опасней, чем для тебя.

— А почему…

— Потому! Соня, хватит уже задавать мне вопросы, ответы на которые для тебя вредны. Просто поверь, все так, как я говорю и все. Считай, я такой вот особенный, поэтому могу путешествовать туда. Но даже я могу делать это с большими ограничениями и недолго.

— Жюбо, Соня! — раздался голос Манады из соседней комнаты.

— Да? — сказал Жюбо, подходя к мертвой.

В последние два дня, Манада отдала должное телевизору — для нее он представлял диковинку. Жюбо напротив, набросился на интернет — для него информация важней, к тому же телик он видел миллионы раз. В других вариантах, но все же. И вообще, мертвец предпочитал театр. А вот Манаде нравились маленькие человечки в коробочке, призванные развлекать людей нормального размера. Она даже не старалась понять принцип телевидения и пропустила мимо ушей все объяснения Сони о том, что в ящике не настоящие люди, а просто их изображения.

Сейчас Манада смотрела какой-то сериал, пытаясь вспомнить подробности сна, когда выпуск вдруг прервали экстренным репортажем новостей. Он сразу вырвал мысли в реальность, заставил приковать взгляд к экрану. Жюбо и Соня пропустили начало, но попали на самый удачный кадр. Три фигуры, одетые во все черное, в масках, с автоматами шли по гигантской плотине. Манада и Жюбо сразу узнали одну — ту, что замыкала шествие. Плотная, с черными волосами, пробивающимися из-под маски. Вот к ним подбегает какой-то мужчина с резиновой дубинкой в руках, и женщина отвешивает ему такого пенделя, что тот отлетает метров на десять. Сомнений нет — это Света Трохина.

— Сегодня на Цимлянскую ГЭС… — сообщал диктор…

— Интересно знать, почему он не пойдет с нами? — спросил Петя, указывая перстом на Эстебана.

Они собрались в доме Жени и снова расселись на креслах, перед пылающим камином. Правда, в это раз к интерьеру добавился низенький стульчик — на нем восседал цыганский барон. Он расположился рядом с камином и протянул руки так, что языки пламени облизывали длинные лакированные пальцы. Сегодня Эстебан оделся в строгий серый костюм, трубка в левом ухе направилась к семье, внимательно слушая обвинение Трохина младшего. Шрам снова скалился, обнажая акульи зубы — для цыгана упреки молодого Пети, не больше чем пыль под ногами.

— Я отвечу тебе Петр, — отозвался цыган. Он повернулся и тут же нашел поддержку четырех глаз. Женя всегда одобрял Эстебана, а за последние четыре дня и Света зауважала его. — Я не просто ваш компаньон. Не забывай — я еще и барон своего табора. Я тот, кто защищает униженный, обездоленный, вечно гонимый народ истинных ромалэ. Вы уж простите, но они для меня куда как важнее, вашего проклятья. Если я умру или если меня посадят в тюрьму, они погибнут в нищете. А я поклялся — тридцать лет этой клятве! — что буду защищать, оберегать и помогать им. Поклялся кровью своему учителю, великому колдуну, который взамен передал мне свои силы. Поэтому рисковать я не буду. Вот если ты Петр, отдашь мне часть своей силы, тогда я возрасту в могуществе настолько, что смогу защитить и вас, и себя. Но ты не хочешь этого делать…