Александр Ледащёв - Редхард по прозвищу Враг-с-улыбкой [СИ]

— Мой господин никогда в жизни не простил бы мне, оставь я на улице столь важную и известную персону, как Редхарда, — степенно возразил слуга и шагнул с поклоном в сторону, давая Редхарду войти. Редхард вошел, и слуга стал подниматься по лестнице, скрылся в коридорах.

Вскоре он пришел обратно, поклонился вновь, извинился за задержку, которой не было, и предложил следовать за ним. Редхард, следуя за лакеем, вскоре оказался у дверей, в которые постучался лакей, громко прибавив: «Досточтимый Редхард Враг-с-улыбкой к господину Рилю Травинке!»

— Входите, Редхард! — судя по голосу, обладатель его явно обрадовался.

— Здравствуйте, Риль Травинка, — негромко сказал Редхард, когда слуга закрыл за ним дверь.

— Здравствуйте, господин Редхард, я давно вас не видел, очень, очень рад! — человечек, худой, седенький, с длиннейшей бородой ниже пояса и седой совершенно, уже шагал ему навстречу, заранее протягивая маленькую ладошку, которую Редхард искренне пожал.

— Проходите, садитесь, Редхард. Чаю? Закусить? — спрашивал уже Травинка, лучший травник Черной Пади, когда Редхард сел в кресло.

— Нет, благодарю вас, я очень спешу, простите, — отказался Редхард, вскинув руку.

— Осмелюсь полагать, что вы снова желаете купить себе «костяной лапницы»? — осведомился Риль Травинка.

Вместо ответа Редхард открыл карман на своем поясе и выложил на стол сотню стеблей «глазок удавленника». Часть он скопил сам, остальное взял у Удольфы, прежде, чем поджег ее комнату.

Риль вскочил. Не веря своим глазам, схватил огромную лупу, посмотрел на стебли сквозь нее, взял робко один стебелек, поднес к носу, принюхался, крайне осторожно помял, снова принюхался, положил к остальным и воззрился на Редхарда.

— Я смотрю, досточтимый Риль, вы прекрасно осведомлены, что это, — благодушно сказал тот.

— Что вы желали бы с этим сделать? — спросил негромко Риль.

— Продать, — спокойно отвечал Редхард.

— Вы представляете, сколько это стоит? — взволнованно спросил Риль Травинка.

— Важнее, представляете ли вы, — спокойно отвечал Редхард, — а еще важнее, в состоянии ли вы столько заплатить.

— Я в состоянии, — спокойно отвечал Риль, — но, даже будь это не так, я бы продал последнее, влез бы в долги, но купил бы все это. Но как вы не боялись ездить по дорогам с таким богатством?!

— Вы или слишком не от мира сего, почтенный Риль, или уже забыли мое имя. Я Редхард, Враг-с-улыбкой. Бывший некогда, если вы не в курсе последних событий, «Враг нежити».

— Не забыл, конечно… «Костяная лапница»… Веселый Лес… Простите, я просто столь ошеломлен, что не совсем отдаю себе отчет в своих словах, — бормотал Травинка, не сводя глаз со стеблей.

— Главное, чтобы вы отдавали себе отчет в банковских действиях, — рассмеялся Редхард, — итак, почтеннейший, что вы мне предложите за пучок сена, которое почти никто не в силах найти, а собрать, найдя, — еще меньшее количество народа?…

— Лишь два раза в жизни отважился я, недурной, поверьте, травник, собирать эту траву. И оба раза здорово прибавили мне седины. Немногие зелья требуют этой травы, но те, что требуют, соответствующе и работают. То есть, поразительно. Я могу предложить вам… — старик назвал сумму, заставившую Редхарда невольно усмехнуться.

— Мало? — неверно истолковал его улыбку Риль Травинка и тут же назвал следующую.

Редхард снова улыбнулся. Риль неверно его понял, Редхарда устроила бы и первая цена, но старик вошел в раж, а так как легенды о его богатствах давно породили толпы завистников среди наиболее богатых людей Черной Пади, Редхарда не мучила совесть, когда Риль, наконец, назвал сумму, способную обеспечить человека по гроб жизни. Причем жизни долгой и безмятежной, а гробом очень дорогим.

— По рукам, — сказал, наконец, Редхард и они пожали друг другу руки.

— Вы желали бы получить деньги сейчас? — осведомился Риль Травинка.

— Да. Но не деньги, а вексель. Такую сумму на себе не унесешь. Видимо, господин Риль, нам придется проехаться до банка.

— Со всем моим удовольствием, — молвил травник, не силах оторвать взора от «глазок удавленника».

— Трава пусть остается здесь, — сказал Редхард. Он верил старику. Тот благодарно закивал, добыл откуда-то хрустальную шкатулку, с величайшим бережением положил добычу туда, снова спрятал шкатулку, велел подавать карету и вскоре они с Редхардом уже были в банке, откуда Редхард вышел с кожаным лоскутом, который учли бы и в королевском банке, и в задрипанной деревеньке, где есть хотя бы подобие банка. Разве что в деревеньке не нашлось бы столько золота.

Они простились с Рилем у порога дома травника, зайти Редхард отказался, он ужасно спешил, по его словам.

— Погодите ровно минуту! — умоляюще простонал Риль и Редхард придержал коня. Через несколько минут старик вышел на воздух вновь, изумляя прохожих самим фактом своего появления на улице, и силой втиснул в руку Врага-с-улыбкой небольшой кожаный мешочек с чем-то хрустящим.

— «Костяная лапница», мой друг. Тут ее ровно на год. Вы сделали мне столь великое одолжение, что я не имею права хоть так как-то не отблагодарить вас. Не предлагайте мне денег, вы оскорбите меня!

На чем они и расстались. Старик спешно ушел в дом, а Редхард, уверявший, что страшно спешит, тронул коня и шагом, не торопясь, поехал к гостинице, где оставил Реббу, вторую лошадь и свое снаряжение.

Он не отдал коня слугам, сам поставил его в стойло и сел на лавочку у дверей. Долго курил, то и дело закрывая глаза. Потом решительно поднялся.

Тяжело, медленно взошел он по лестнице к своему номеру и толкнул дверь. Та распахнулась.

Ребба уже не спала, увидев его, радостно вскрикнула и побежала было навстречу, но Враг-с-улыбкой остановил ее жестом, прошел к столу и выложил на него вексель Риля.

— Это тебе. Купи себе усадьбу, заведи хозяйство или торговлю, что пожелаешь. Или просто живи на эти деньги, оставив колдовство, чтобы не сожгли тебя доброхоты. Мы расстаемся, Ребба. Навсегда. Я не могу перестать быть охотником на нежить. Ты, в этом убедила меня стычка с шайтаром, делаешь меня слабым. Впервые в жизни меня застали сегодня врасплох. Если бы шайтар убил тебя… Он убил бы меня. В моей жизни не может быть ничего, что я буду бояться потерять. Я не могу думать о тебе и делать то, что должен делать. Я не могу делать то, что должен и оберегать тебя. Ты не можешь помогать мне в борьбе с твоими сестрами. Любовь делает меня обычным человеком, а я еще не настолько устал и ослаб, чтобы забыть слова своего старика и прекратить поиск того, что мне нужно больше всего на свете. Это больно, но это — не ты. Прощай.

И он развернулся, не дав той ответить, и быстро вышел в дверь. Ребба, несколько мгновений простояв в ставшей огромной и немой комнате, кинулась за ним.