Дмитрий Владимиров - Красная книга начал. Разрыв [litres]

– Ты хочешь сказать, что за мной приходил демон?

– Нет, неумерший не демон. Он… Как бы это объяснить? Он как я, результат экспериментов по улучшению породы. Только там, где я остановился, кто-то пошел дальше. И своих сил ему не хватило. Тогда он занял ее у шингов. Ну, а шинги уже настоящие демоны.

– Шинги – это которые из соседней страны, что ли?

– Ну да, пресветлая Шинга – государство под контролем демонов. Созданное ими, чтобы кормиться на людях.

– Да ты бредишь! Я видела этих шингов, они обычные люди. Просто из другой страны.

– С тем, что ты видела обычных людей, не спорю. Но я и не говорил, что там одни только демоны. Нет, конечно. Но верхушка – поголовно или демоны, или подселенцы.

– Я сейчас с ума сойду. Тебе бы проповедовать на улицах.

– О, ты не поверишь! Я когда-то пытался. Неблагодарное занятие, да и скука это. Каждый раз повторять одно и то же. Я вот тебе сейчас рассказываю, и уже мне это надоело. А если так каждый день? Спасибо, не жажду.

– Так все-таки, что с неживым? Почему в нем крови нет, но он не демон? И если он не демон, то какие у тебя к нему претензии?

– А там все просто. Я же говорю: он результат тех же экспериментов. Только более качественный. И все бы ничего, если бы он был такой один или если бы на этом остановился. Но когда ему заменили кровь на ихор, так называется та пыль, что струится в его жилах, когда ему дали новые силы, создатели неумершего обратились к шингам. А силы шингов проистекают из управления душами. Они используют души как создателей особой энергии, источают их, словно черви. Так и неумерший для своих сил и способностей использует энергию собственной души, уничтожает ее, сам того не понимая. Но, видишь ли, все дело в том, что душа принадлежит не ему. Ему она лишь в аренду дана, а принадлежит она миру, природе. А он, как плохой квартиросъемщик, намусорит везде, изгадит, а то и вовсе подожжет.

– Интересно, так ты, выходит, охотишься на того, кто охотится на меня. Убьешь его?

– Освобожу. Я хочу ему помочь, вернее его душе. Но чтобы тебе было понятней: да, я его убью. И ты мне в этом поможешь.

– Как?

– Пока не придумал. Но для нас с тобой лучше бы придумать нечто, чтобы он умер прежде, чем ты. Как тебе мой план?

– Отличный план, но если ты не дашь мне воды прямо сейчас, то я сказала бы, что ты им сильно рискуешь…

Сатхи кивнул, вышел за дверь.

Некоторое время я оставалась одна, прислушиваясь к звукам, доносившимся из-за приоткрытой двери и распахнутого окна. Тихое журчание близкого ручейка или небольшой реки мягко оттеняло пересвист лесных птах. Временами, поднимаясь, прокатывал неспешно ветер, шелестя по-осеннему жесткой, начинающей бледнеть или краснеть листвой.

За то время, пока жнец ходил за водой, я успела быстро осмотреть наше убежище, не поднимаясь, впрочем, с ложа.

Да, осматривать было нечего: небольшое помещение с кривоватым столом напротив низенького топчана и с небольшой глиняной печью в северном углу, сбоку от узкой входной двери. Как ни странно, печь была вполне в рабочем состоянии, и хотя в топке остались только прогоревшие угли, еще хранила тепло. Рядом с печью стоял низенький трехногий табурет и валялась мужская дорожная сумка. Это, скорее всего, вещи жнеца. Моей сумки нигде не было видно, наверное, осталась в борделе, откуда меня выволок Сатхи.

Рассматривая комнатку, я пыталась отвлечься от произошедшего. Пусть уложится в голове, пусть не тревожит свежей раной. Когда переживания станут менее яркими, можно будет не просто обдумать, но и принять решение.

Впрочем, про Сатхи я уже решила: неважно, безумец ли он или действительно страж мира, так или иначе он мне помог, возможно, что и спас. Конечно, это не повод доверять ему всецело, но если будет возможность, я помогу.

Хотя сейчас что я могу? Избитое тело напоминало о себе тянущей болью, перемежая ее вспышками и уколами. Сломанная рука – вернется ли к ней былая подвижность и ловкость? Не иссохнут ли мышцы, как у молодого парня, что жил по соседству, в те времена, когда мы со Стариком еще и не подумывали о переезде в столицу?

Парень был дровосеком, красавцем, здоровяком, но однажды угодил ногой в кроличью нору, да так неудачно, что сломал кость. Казалось бы, молодой и здоровый организм легко справится с повреждениями, пройдет месяц-другой. Но нога хотя и срослась, получилась увечной, мышцы ссохлись и не держали веса.

Может такое случиться со мной? Конечно, может. Хотя Сатхи ведь целитель, не просто врач, а маг, обладающий даром.

Но больше руки меня беспокоила невозможность вдохнуть. Приходилось хватать воздух маленькими глотками и делать это не быстро, да и выпускать не поспешно, а медленно. От такого дыхания кружилась голова. А в груди словно поселился огненный уголек, перекатываясь по внутренностям, он скоро жалил – то здесь, то там. Хотелось набрать полную грудь воздуха и, резко выдохнув, выпустить его наружу или затушить порцией прохладной влаги.

Жнеца не было удивительно долго. Наконец, он появился с котелком, полным вкусной холодной воды. Но и здесь меня подстерегало разочарование. Несмотря на жажду, много пить я не смогла, только мелкие глотки кое-как пролезали в ободранное горячим воздухом горло, а изнутри подкатывали спазмы тошноты, не дающие утолить жажду. Решив не рисковать, я отстранилась от прохладного искушения, тяжело откинувшись на изображавший подушку свернутый плащ. Дыхание со свистом выходило из легких, не утоляя потребности организма. Прошло, наверное, несколько минут, прежде чем я смогла отдышаться.

Жнец забрал котелок, поставил на решетку печи, извинился за то, что долго отсутствовал. Оказывается, этот котелок он нашел в хижине, которую мы сейчас занимали. И прежде чем пользоваться, его надо было хорошенько очистить.

Домик этот жнец приметил давно, еще пока был жив прежний хозяин. По рассказам Сатхи, они были знакомы и нередко пивали чаек у коптильной ямы. Но теперь, после смерти хозяина, домик этот стал никому не нужен и только сейчас, по крайней необходимости, обрел ненадолго новых жильцов.

Чуть позже Сатхи попытался накормить меня печеным на углях кроликом. Но если воду я еще хоть как-то могла протолкнуть сквозь пострадавшее горло, то мясо не шло ни в какую. Поэтому, баюкая раненую руку и стараясь дышать поровнее, я попросила жнеца:

– Расскажи про чудовищ еще. Почему про них никто не знает?

– Когда-то знали все. Люди даже пытались договариваться, и некоторым удавалось. Но они просто другие. Там, где человек поступает так, они поступают иначе. Когда люди поняли, что нам не жить рядом, началась война. В этой войне погибло многое и многие, проиграли все, но победивших не было. Хотя люди считали, что победили. Шинги затаились, исподволь подчищая сказки и легенды. По одному убивая жрецов, помнящих правду, подкупая, переманивая на свою сторону магов и правителей, искажая правду так, что о них не просто забыли. Само предположение о достоверности сказок вывело бы тебя в глазах общества в число сумасшедших. Некоторые обычаи, конечно, еще сильны. К примеру, в империи никогда не было рабства именно из-за шингов. Если раб откуда бы то ни было добегал до границ империи, ему надо было сделать только один шаг по ее землям, чтобы считаться свободным. Были и другие обычаи. Сейчас никто не помнит, откуда они взялись или к чему ведут. Жрецы исполняют некоторые обряды, не зная смысла таинств, так или иначе люди снова стали кормом. А недавно появилась Шинга, пресветлая, как они говорят. Государство, в котором демоны разводят людей как скот.