Ushba - Чудовище

В конце сентября стало окончательно понятно, что того беззаботного светлого мальчишки, каким Воробышек был до поступления в Хогвартс, почти не стало. Ему на смену пришел злопамятный, нелюдимый зверенок, который крайне отрицательно реагировал на любую, даже самую мягкую попытку поговорить с ним по душам. Если честно, я была в смятении, начала думать невесть что (вроде каких-то зелий или заклятий). Он замкнулся и, кажется, почти перестал общаться не только с Роном и Гермионой, но и с Невиллом. Когда в середине октября мы с ним впервые за все время поссорились, я едва не отправилась в Хогсмид. Да, благодаря умным книжкам о развитии детей, я знала о понятии «пубертатный период», но я даже не предполагала, что это время так быстро наступит. Тем более, что при диагнозе мелкого у нас должен был быть еще по меньшей мере год. Но года у нас не было. У нас вообще практически не было времени, но я тогда об этом даже и не подозревала.

Поэтому, когда в ночь с субботы на воскресенье, всего сутки спустя после нашей ссоры, Воробей попытался связаться со мной по зеркалу, я испытала непередаваемую смесь эмоций. По-моему, такого переполоха чувств у меня не было, даже когда я осознала, что чуть было не стала Тварью. Но, к счастью, ничего страшного не произошло.

— Патти, — вздохнул он.

— Чего, мелкий? — спросила я, решив не заострять внимание на нашем последнем с ним разговоре.

— Патти, я дурак, да?

— Это еще почему?

— Ну, хожу тут, как Филч, на всех хмурюсь… Просто дождь, Локонс, Криви этот…

У шкета всегда была занятная манера просить прощение…

На этот раз мне удалось из него вытянуть, что случилось, раз он решил поговорить с Патти. Все было просто и, вместе с тем, невероятно. Воробей возвращался с тренировки, а поскольку погода не радовала совершенно, натащил с собой порядочно грязи. И, естественно, не мог не попасться в таком виде школьному завхозу и его сторожевой кошке. Старик начал на него орать, что наглый студент натоптал грязи, а убирать опять Филчу. И тут у мелкого случился спонтанный прием, без тактильного контакта, на одном зрительном. На какие-то секунды Гарри стал старым больным сквибом, у которого из близких — одна кошка, которого никто не любит, к которому даже домовые эльфы и то относятся с презрительным снисхождением, мечта которого — овладение магией — никогда не сбудется. Все это девятым валом прошлось по сознанию ребенка, пробудив его собственные полузабытые воспоминания о том, как лет в девять он так же натащил в дом на Тисовой грязи, и раздраженная тетка, не дав ему толком обсохнуть, заставила Воробья вымыть гостиную, лишила ужина и заперла в чулане. В тот вечер мелкий пришел ко мне горячий, как угли, и с воспаленным горлом. Я всю ночь сбивала ему температуру, а на рассвете отнесла его, завернутого в одеяло, обратно, чтоб малышу еще не попало, с несколькими бутербродами и бутылкой чая с имбирем. Дурсли не заметили ни отлучки племянника, ни одеяла, так и оставшегося в чулане птаха.

От предложения помочь, прозвучавшее (кажется, впервые на его памяти!) от студента-грязеносца, у завхоза едва приступа не случилось.

— Еще и издеваешься, паршивец! — затрясся старик.

— Да нет же, — ответил Воробей. — Давайте я вам помогу убрать. Только ничего, если я заклинаний не знаю и руками буду?..

Шкет вымыл обувь, получил швабру и ведро воды, и изумленный завхоз наблюдал, как студент-второкурсник, сам, добровольно, субботним вечером, моет пол в коридоре.

— Понимаешь, — объяснил мне ребенок, — мне его так жалко стало. Я ведь вспомнил, как я сам с больной головой мыл тот bualadh craicinn пол, как Дадлик бегал по вымытому, и мне приходилось перемывать… (п/а: ирл. гребаный)

Слушая сбивчивый рассказ мелкого, я сама тихо офигевала. Психиатр в дурке, работавшая с суицидниками, утверждала, что мальчики в переходном возрасте способны на любые выходки, но чтоб так… А ведь совсем скоро он начнет интересоваться девочками. Чудненько!

Разумеется, приступ сострадания к старому сквибу не превратил Воробышка в воплощение кротости, вежливости и послушания. До Нового Года мы с ним успели еще несколько раз полаяться. Мелкий и на друзей срывался, и преподавателям хамил, но у меня, когда он об этом рассказывал, уже не было жуткого ощущения неизбежности падения в пропасть. Я уже свыклась с тем, что ребенок взрослеет, и меня его выбрыки больше так не пугали.

Одним из последствий того дождливого октябрьского вечера были неожиданно теплые отношения второкурсника Поттера и Аргуса Филча. Шкет был достаточно умен, чтобы не афишировать ни свою регулярную помощь, ни некоторые привилегии, благодаря этой помощи предоставляемые. Мало кто знал замок лучше его сквиба-завхоза, а мелкому было абсолютно нетрудно выучить очищающее заклинание и применить его, если в том возникла необходимость. Опять же, очистить при помощи магии заляпанный лягушиными потрохами потолок гораздо легче и быстрее, чем без нее, а проглота, регулярно пропускавшего завтраки, обеды или ужины, никогда не забывали накормить на кухне домовики.

Та памятная ссора с Воробьем, так напугавшая меня, произошла фактически на пустом месте. Вот только у мелкого на этот счет было иное мнение. У него вообще тогда чаще всего обо всем было иное мнение. Конкретно в том случае мы сцепились из-за годовщины гибели его родителей и желания шкета непременно на Хэллоуин посетить могилу родителей. Если в прошлом году птах прислушался к моему мнению и не стал подходить к директору с просьбой выдать ему сопровождающего, то в этом году Гарри встал на дыбы. Дело в том, что наши занятия по ментальным практикам помогли ему вспомнить, что именно он видел и слышал в ту страшную ночь Хэллоуина восемьдесят первого, а потому вот так все оставить и не почтить память родителей, отдавших свою жизнь за него, мальчишка не мог и не хотел. Я же была против столь демонстрационного акта памяти: благодарность и почитание умерших героев-родителей — слишком удобный рычаг для манипулирования, и отдавать его в руки директору мне не хотелось. К тому же, я не думала, что директор или его зам, и по совместительству декан Гриффиндора, соблаговолят поднять свои ленивые задницы и показать парню, где похоронены его родители.

Я оказалась права: старой помойной мышебойке хватило наглости и ханжества заявить, что она не намерена ни для кого делать исключения, даже для Поттера, потому что правила едины для всех. А бородатая сволочь мало того, что влез в сознание мелкого и попытался затереть желание Воробья посетить кладбище в Годриковой лощине (так же, как в том году попытался затереть желание поблагодарить зельевара за спасение во время матча и извиниться за подожженную мантию), так еще и прочувственную речь толкнул. О том, как хорошо это и правильно помнить о жертве родителей. О том, что надгробные камни — лишь камни, и если Гарри не будет рядом с ними в годовщину гибели, это не будет означать, что мальчик не чтит своих родителей, ведь он помнит о них не только раз в году. О том, что, пока память о Лили и Джеймсе Поттерах и их любви к нему живут в сердце их сына, они на самом деле живы. Хорошие слова, в чем даже правильные… и приправленные внушением скорби и вины. Это самое внушение было настолько филигранным и искусным, что чуть не сломало защиту Воробья от подобных действий, но ребенку помог феникс. Огненно-алая птица, перелетев на подголовник кресла, в котором сидел мелкий, потерлась золотистым клювом о волосы ребенка, что-то негромко прокурлыкав ему на ухо. Этого хватило, чтобы не позволить наведенным эмоциям превратиться в его собственные. Уж не знаю, был ли директор доволен поступком своего фамилиара, но вот Воробышек был ему благодарен от души. Сопротивление Дамблдору и процесс отделения своих эмоций от внушенных вымотали ребенка так, что даже когда он мне об этом рассказывал, у него не было сил даже толком рассердиться. Чудовищная душевная опустошенность едва не вылилась в депрессию, к счастью, Бог миловал. Ко Дню Всех Святых ребенок пусть и находился в скверном расположении духа, но уже вполне оклемался от посещения кабинета директора. После этого Воробей зарекся вообще что-либо просить и у Альбуса Дамблдора, и у Минервы Макгонагалл.