Ари Мармелл - Ложное соглашение

Почти.

Будь она спокойнее, не такой разъяренной и испуганной, Виддершинс заметила бы, что Ируок двигался не так, как при первой встрече. Его шаги были менее уверенными, руки и плечи содрогались. Он сжимал челюсти, щурился, словно смотрел на солнце. Виддершинс могла заметить это и задуматься.

Но нет. Она ничего не заметила, кроме самого Ируока. Она увидела существо, была уверена, что на его руках и губах остались пятна крови. Она слышала смех призрачного хора, но в голове раздавались крики ужаса убитых детей.

Весь гнев и вина, которые она ощущала после обнаружения тел наверху в поместье Ламарр, и ярость Ольгуна из-за неправильного присутствия этого фейри в городе смертных, сошлись и стали искрой, вспыхнули.

Никакого общения, даже на уровне эмоций, как делали несколько лет воровка и божество. Сегодня они действовали как единое целое.

Ируок только начал делать второй шаг в комнате, а Виддершинс появилась над плечами остальных. Прыжок был невозможен без разгона, но она пролетела над их головами. Она сжалась в комок, падая, чуть не задела потолок и мраморный стол. Стекло хрустнуло под ее ногой и коленом, она пригнулась, но осколки не пронзили одежду и кожу. Она смотрела вперед, на Ируока, а руки двигались по сторонам, одна забрала пистоль у стража церкви, а другая вытащила рапиру из ножен констебля Сореля.

Другие в комнате еще охать не перестали от потрясения, когда пистоль оглушительно выстрелил, и даже Ируок не был достаточно быстрым, чтобы избежать выстрела.

Пуля пробила грязный плащ существа, плоть и кость плеча и упала на ковер в коридоре с тихим стуком. Облако пыли цвета корицы вылетело из раны и осыпалось на пол снежинками, которые напоминали кровь, что высохла и стала порошком. Пуля была новой, когда вылетала, но теперь ее покрывала ржавчина, которой могли быть годы.

Призрачные дети выли от боли, лицо Ируока было маской потрясения. Его челюсть и щеки дергались, мышцы — или что у него там было — двигались под кожей.

— Ай! — он выглядел так, словно его чувства задеты, как и плоть. — Это было…

Виддершинс ударила, и осколок стекла от графина пролетел по комнате удивительно метко, направляясь к горлу Ируока. Он поднял руку и разбил снаряд, несколько полосок кожи и плаща свисали от запястья до локтя.

— Это… — начал он.

Виддершинс бросила пистоль в его голову сразу следом за стеклом, и существо пошатнулось.

— Это…

Виддершинс бросилась с пронзительным криком, пронзила существо рапирой Паскаля, пригвоздив его к двери.

— Хватит! — визжало оно. Его дыхание было зловонным, кровавым, как у вампира. Это рассеивало запах мяты, что окружал его, и Виддершинс закашлялась.

Но не отступила. Она повернула рапиру, расширяя рану. Больше сухой крови — или что там за пыль была в венах Ируока — сыпалось на его и ее сапоги.

— Ты можешь просто умереть?! — она слышала жуткую истерику в своем голосе, и часть ее была рада этому.

— Хмм… — Ируок отклонил голову и постучал жутким пальцем по подбородку. — Нет!

Восемь пальцев сжались, обвили запястье Виддершинс в два или три слоя. Она ощущала, как его кожа обжигает ее, портит ткань и плоть, и она не смогла подавить дрожь.

Ируок медленно выпрямил руки, отталкивая ее. Рапира выскользнула из его тела, чистая сталь была теперь ржавой.

Она ранила его, она знала это! Она видела боль в его сжатой челюсти, как он скривился, когда меч выпал. Но агония пропадала. Ручеек пыли высыпался из груди, рана закрылась…

Край кожи на ране стал мелкими пальцами, которые сплетались между собой, цеплялись, закрывая рану. И дыры в плече уже не было.

Она ранила его. Но этого было мало.

— Хорошо танцуешь, — сказал ей Ируок с маниакальной улыбкой. — Но теперь мой черед.

Пальцы Ируока сжались — не плечи или руки, а только пальцы — и Виддершинс полетела по комнате, врезалась в констебля Сореля и брата Ферранда. Они отлетели в стол с болью и стуком, став кучей конечностей, ткани и ушибленной плоти. Кровь запачкала ковер вокруг запястий Виддершинс, где существо прикосновением убрало слои кожи с ее плоти, но она едва замечала боль. В ушах звенели звуки схватки, кто-то выстрелил, мечи покидали ножны, остальные в комнате надвигались на монстра. Но ей казалось, что они двигаются ужасно медленно.

Ее окутало, оскорбляя, отчаяние, что было осязаемым. Отчаяние ее и Ольгуна, хоть она не могла разделить их.

Все. Она — они — ударили по Ируоку всем, что у них было. И он рассмеялся. О, она попала, пустила его кровь, но и только.

Она ощутила, как вес пропал с нее, один из мужчин, с которым она столкнулась — ей было все равно, кто — поднялся на ноги. Теперь она могла двигаться, и так она и сделала, перекатилась и сжалась в комок, прижимая лицо к ножке стола епископа. Гнев до этого, казалось, принадлежал кому-то другому, как и безнадежность, что грызла края ее души. На миг Виддершинс, что видела гибель двух десятков товарищей по вере, потерявшая двух дорогих людей за полгода, столкнувшаяся с демоном, сдалась. Зажмурившись от вида и слез, она бросила мир. Будь, что будет.

Но лишь на миг.

Не музыка схватки вернула ее, отбивающуюся, в себя. Не смех и дурацкие рифмы существа, которые она так ненавидела, и не стоны боли ее союзников — даже когда она узнала среди них с искрой тревоги голос Джулиена.

Это был Ольгун. Всегда Ольгун.

Ольгун заполнил ее смиренным унынием, сливаясь с ее чувствами. Она сдалась, как и он.

И она знала, открывая глаза и поднимаясь на ноги, что не могла так поступить с ним.

Сцена перед ней была ужасной, как она и ожидала. Джулиен лежал среди обломков полки с книгами, прикрытый бумагами и томами, пытался подняться. Кровь текла по левой стороне его туники, даже пропитала его табард, хоть Виддершинс не видела рану. Брат Ферранд держал посох епископа и делал им выпады, как копьем, но не мог подобраться близко, чтобы навредить. Паскаль остался без рапиры, раненая рука мешала ему атаковать во всю силу, и он держался в стороне, пытаясь перезарядить пистоль. Страж церкви — Мартин, да? — свисал у двери, прибитый к стене своей сломанной алебардой. Его лицо было изорвано лентами, виднелись следы одной из ладоней Ируока.

Ируок пригнулся на краю стола, от этого мебель должна была упасть, но, конечно, этого не было. Он бил во все стороны, поворачивал голову под невозможными углами, чтобы уследить за противниками, но они держались — хоть и поздно научились — от него подальше. Дети-призраки хихикали, и Ируок пел:

— Монахи и солдаты, воры и священники! Игрушки и конфеты!

Все это она впитала за миг. Она поняла, что делали два священника, как и последствия.

Сикар и Игрейн стояли в семи или восьми футах от врага, он у стола, недалеко от Виддершинс, она — у портретов, напротив Джулиена. Они подняли священные иконы, читали молитвы богам Священного соглашения. Сикар выделал Верколя, конечно, а Игрейн обращалась к Скрытому лорду, но оба включали и других божеств.