Ари Мармелл - Соглашение вора

— Ты не понимаешь своих же поклонников? Судя по тому, как они это вели…

Ее горло сжалось, глаза расширились, когда она услышала от сержанта имя Адрианна Сатти, а потом ужас усилился. Дыра открылась в ее желудке, достаточно глубокая яма, чтобы ее душа медленно и с болью падала туда. Она смотрела, едва понимая, а стражи разошлись, оставив кровавые следы в коридоре за дверью.

— Боги… — едва слышный выдох. — О, боги, они думают, что это сделала я! — во второй раз за час пришлось быстро моргать, чтобы остановить слезы. — Как можно так думать… — Адрианна ощутила сочувствие в разуме. — Это ты виноват! — возмутилась она, страх стал гневом. — Если бы ты не помешал спуститься к ним, я бы все объяснила! Я могла рассказать, что случилось! А теперь поздно! Я…

— Лучше спускайтесь, мадемуазель Сатти, пока я не сбил вас оттуда.

Адрианна застыла, проклиная свою глупость. Она посмотрела за балки, на которых лежала, мимо рогатого божества. Оставшийся страж смотрел на нее со странным лицом. Его рапира висела в ножнах на бедре, но в правом кулаке он сжимал сияющий пистоль — особый, для стража, с покрытием из меди, а не дерева, чтобы лучше ломать головы. В юности, до аристократии, Адрианна часто сталкивалась с таким.

Но она редко смотрела на дуло вот так.

— Я не буду повторять, — предупредил страж.

Адрианна соскользнула с балки. Гибкая, как кошка, она взмыла на рог и спустилась по статуе, не замирая (не признавая возмущение спутника, что его подобие используют как стремянку). Через секунды Адрианна стояла на полу в крови.

Задумчиво хмурясь, страж разглядывал добычу, ее было сложно разглядеть за грязью и засохшей кровью. Она выглядела лет на пятнадцать, была где-то на границе детства и женственности. Ее волосы, судя по паре чистых прядей, были каштановыми, а ее глаза сияли бирюзой так, что хотелось увидеть волны. Маленький курносый нос в центре лица с тонкими чертами. Понять ее наряд не удавалось, его останки выглядели жутко, словно она надела на себя обрывки одежды убитых.

— Тебе так нравится кровь? — раздраженно рявкнула Адрианна. — Или я особенная?

— Умно было спрятаться, пока мы не уйдем, — сказал спокойно констебль Робе, пистолет был нацелен на ее окровавленную грудь. — Жаль, ты не заметила меня, иначе это сработало бы.

— Я была отвлечена, — пробормотала она, недовольно взглянув на статую. — Но посмотри на меня, констебль. Ты же не думаешь, что это сделала я? — она прижала правую ладонь к сердцу, чуть перегибая, и моргала, глядя на него. — Я выжила, спрятавшись наверху. Я могу лишь благодарить богов, что убийцы были не такими внимательными, как ты, иначе…

— Молчи, пока не пристрелил.

Адрианна со стуком закрыла рот.

— Даже если бы я верил, — сказал ей страж, качая головой, — разницы нет. Не я тут принимаю решения.

Девушка медленно кивнула.

— Думаю, мне нужно как можно скорее поговорить с адвокатом.

Робе мрачно улыбнулся.

— Точно. Если бы ты не попыталась убить меня при побеге, то долго еще прожила бы.

— О чем ты…? — она поняла, ее колени чуть не подкосились. — Ты не страж, — прохрипела она.

— Страж. Но не только.

Она безумно оценивала расстояние между ними. Примерно двенадцать футов. Она могла быстро преодолеть это, но он успеет нажать на курок. И если она и дойдет до него, у нее не было оружия.

— И что тогда? — она отчаянно тянула время. — Мертвые женщины ничего не расскажут? Обвинишь во всем меня, а настоящие убийцы уйдут?

— Как-то так.

Рука Робе напряглась, пистоль нацелился на ее сердце. Дуло было перед ней, бесконечный путь в ад.

— Прости, Ольгун, — прошептала она, глядя на пистоль. — Я пыталась.

Она ощутила вспышку эмоций почти мертвого бога, воздух покалывало. Она подумала, что ей показалось, но курок уже двигался…

И раздался резкий взрыв и скрежет металла. Куски пронзили ладонь и руку Робе, застучали по каменному полу, страж закричал от боли. Останки бесполезного оружия упали на пол, засохшая кровь там пошла трещинами.

Робе упал через миг, прижимая окровавленную руку к груди и всхлипывая.

— Что ж, — сказала Адрианна, — это было удобно.

Она ощутила вспышку радости от спутника, но это было не сравнить с ее радостью, пока она ударяла мужчину по голове, чтобы он потерял сознание.

— Уходим отсюда, — серьезно сказала она божеству, хромая, пока двигалась по длинному коридору и ступенькам в конце. — Они думают, что это сделала я, и я сомневаюсь, что Лефти там и опровергнет их слова. Будем прятаться, пока я не пойму, что делать, или как вернуться.

Вопрос закрался в ощущения.

— Не знаю, — признала она. — Не важно. Я там выросла, помнишь? Не родился тот страж, что найдет Адрианну Сатти, когда она того не хочет!

Ольгун сомневался, и это было почти осязаемо. Она думала об этом, чтобы не думать о своих сомнениях.

Кирпичные стены и деревянная ограда были границами ее мира, тропы и битые камни — полями, скрипящие лестницы — деревьями. Город был не просто большим в ее возрасте, он был всем.

Она долго в тот день разглядывала этот мир с друзьями, которые, как и она, ушли от заданий, что им поручили. В лохмотьях и грязи, они двигались хищной стаей, вопя и хохоча. Их подбородки были в соке фруктов, за которые они не платили, запястья, руки и плечи болели от хватки торговцев, от которых они убежали. Но торговцев всегда было больше, а ловких было не так и много, так что не все понимали, что их обворовали. Дети толкались, проникали среди баррикад плоти и одежды, шли по людным рынкам и улицам. Жар тел заставлял их потеть в толпах, хоть воздух был зимним, на крышах было немного снега. Они не должны были ходить тут без присмотра, далеко от дома, но родители уже давно перестали им запрещать.

Тщетность была частым гостем в бедных кварталах Давиллона. Не было смысла звать ее еще чаще.

Она была юной, но у девушки было чувство долга. Пока все знали, что родители давали детям бессмысленную работу, были дела, что нужно было выполнять. И она не хотела, чтобы родители переживали (было уже поздно, и желудок урчал, недовольный добычей, хотя это никак не влияло на ее резкое решение пойти домой).

Пара криков на прощание, пара оскорблений и высунутых языков, и она ушла от друзей. Она не прыгала в пути, хоть и была довольно радостной — давка на дорогах не позволяла. Но она была беспечна, насколько это позволяла жизнь. Сегодня был хороший день. Она следила с радостью, которую еще не переросла, как облака пыли поднимаются вокруг ее поношенных ботинок.

Лес ног стал не таким густым, она уходила от рынка, начала дрожать, ветер бил по ее коже. Она опустила голову, прижала руки к груди, туника не грела ее. Она ругала друзей. Из-за них она оставалась на улице так долго.