Дмитрий Гришанин - Тени Тегваара [litres с оптимизированной обложкой]

Действо происходило зимой на какой-то заваленной мусором свалке. Крыса отчаянно верещала и дергалась, пытаясь одновременно увернуться от дубины и зацепиться щелкающими зубами за фуфайку мучителя. Но живодер был начеку – держал страдалицу на вытянутой руке и периодически встряхивал, гася маятник от чересчур сильного удара. Параллельно с несмолкаемым крысиным писком сам бомж вел неторопливую, размеренную беседу с кем-то за кадром.

– Вот так надо, видишь, – объяснял он хрипящим прокуренным и пропитым голосом невидимому пока собеседнику, – чтобы крови побольше к мясу прилило. Тогда крыса вкуснее становится… Ну чё там с костром?

– Догорает, – откликнулся невидимка еще более отвратительным хлюпающим голосом и разразился надсадным туберкулезным кашлем.

– Углей-то нормально вышло?

– На крысу хватит.

– Тогда помогай.

Следующий удар дубины пришелся крысе по голове. Из глаз, ушей и носа несчастной брызнула кровь, животное задергалось в смертельных конвульсиях.

Меж тем в кадре появился второй бомж в длинном до пят заляпанном то ли плаще, то ли пальто, в правой руке у него блеснуло лезвие небольшого складного ножа…

С первых же кадров отвратительного «кино» Артем скривился от отвращения и омерзения. Когда же бомжи стали потрошить крысу, его вырвало, и, судя по утробным рыкам с соседних мест, не его одного. Строгий наказ Хозяина запрещал отводить глаза от экрана – свист хлыста и сдавленные крики нарушителей красноречиво напомнили о запрете.

Проклиная про себя омерзительного психопата Хозяина, Артем перевел взгляд с бомжей на маленькие картинки других фильмов и тихо выпал в осадок от неожиданного эффекта.

Оказалось, стоило перенести внимание с терзающих крысу бомжей, как центральное «кино» тут же уменьшилось до размеров периферийных фильмов и заняло место в общем ряду, заменив тот, на который переключилось внимание зрителя. Новый же фаворит Артема, напротив, сместился в центр экрана, раздался ввысь и вширь, явив взору следующее большое «кино». То же самое случилось, когда внимание Артема переключилось на третий крошечный фильм. Четвертый. Пятый…

Спасения там, как скоро выяснилось, искать было бесполезно. Собрание представленных фильмов оказалось настоящей клоакой, калейдоскопом отборной мерзости и грязи людской жизни.

«Картина», на которую Артем переключил внимание после бомжей и крысы, демонстрировала грязную, пьяную оргию. Действо разворачивалось в каком-то подвале. Из-за скудности освещения – дневной свет едва просачивался из двух крошечных решетчатых окошек под потолком – невозможно было точно определить количество участников.

На заваленном обрывками бумаги, тряпьем, объедками и пустыми бутылками полу впритык друг к другу лежали три грязных дырявых матраса, и на образованном ими гигантском сексодроме в недвусмысленных позах копошилась стайка полуголых бомжей. Из динамиков лился непрерывный поток пьяного мата вперемешку со стонами наслаждения, криками боли, злобным садистским смехом, отчаянным плачем, кашлем, иканием и громким пуканьем. Ничего, кроме отвращения, эта сцена не вызывала. Ее участники утратили человеческий облик, превратившись в сжигаемых похотью самцов и самок.

Зрелище достигло апогея отвращения, когда двое самцов, не поделив самку, бросились друг на друга и стали яростно увечить друг друга тем, что под руку попадалось…

Следующее «кино» демонстрировало невероятно толстое голое существо. Из-за заплывшего жиром тела невозможно было определить, кто это – мужчина или женщина. Первичные половые признаки были надежно укрыты жировыми складками. Изуродованная ожирением грудь тоже мало что проясняла. А отсутствие волосяного покрова на голове и теле и щетины на лице являлось весьма ненадежным критерием установления пола.

Существо сидело перед большим круглым столом, на котором громоздился гигантский многоярусный торт, весом с добрый центнер, если не больше. Существо руками отрывало от торта куски и пихало в рот. Лицо, руки, многочисленные подбородки, грудь и живот существа были заляпаны кремом. Существо громко чавкало и смачно рыгало. Но не только эти раздражающие звуки сопровождали марафон обжорства, параллельно раздавались и еще более омерзительные.

В стуле под дряблым обвисшим задом существа имелось отверстие, через которое отвратительная пародия на человека, ни капли не смущаясь, как только возникала потребность, тут же справляла нужду. А потребность у пожирающего торт существа возникала едва ли не ежеминутно, и куча дерьма под стулом росла и ширилась буквально на глазах…

В главной роли четвертого «кино» снова выступал грязный бомж. Съемка происходила на оживленной городской улице в летний солнечный день. Нищий бомж-попрошайка полусидел-полулежал в тени дерева на обочине тротуара. Из одежды на нем были лишь побуревшие от грязи шорты, с глумливой улыбкой сумасшедшего он демонстрировал прохожим ужасные язвы на щеке, груди, животе, руках и ногах.

Залитые гноем болячки были густо облеплены мухами, во многих копошились белые личинки. Гниющий заживо человек, должно быть, испускал отвратительное зловоние, проходящие мимо люди зажимали носы и ускоряли шаг. Из динамиков несся равнодушный, обыденный шум большого города: рокот моторов машин, топот ног, обрывки разговоров и редкие проклятия в адрес воняющего бомжа…

Пятое «кино» показывало массовую драку. Мрачный осенний вечер где-то на безлюдном пустыре в городской черте. Две банды молодых ребят, почти мальчишек, по доброй сотне с той и другой стороны, подначиваемые старшими лидерами, схватились врукопашную. Но благородный кулачный бой здесь был явно не в чести, и с одной, и с другой стороны в ход шли ножи, палки, кастеты, биты, прутья арматуры. Из динамиков неслись звуки ударов, грохот падающих тел, стоны раненых, крики победителей, призывы о помощи, мольбы о пощаде, рыдания и смех.

Кровь лилась рекой. Мелькали разбитые головы, вспоротые животы и застывающие, удивленные глаза шальных подростков, падающих на грязную мокрую землю. Еще мгновение назад в них пылал яростный огонь жизни, и отчаянным сорвиголовам казалось, что ничто не в силах его погасить, но в один ужасный момент они оказывались недостаточно быстрыми и вдруг умирали. Одна нелепая детская смерть, вторая, третья.

Отчаянное побоище затихает лишь со звуком сирены полицейской машины. Уцелевшие пацаны, подхватывая раненых друзей, разбегаются в разные стороны. На истоптанной земле остается одиннадцать жертв, погибших жестоко, глупо и нелепо…

Главный герой шестого «кино» не бомж, а вполне прилично одетый пожилой господин. Он нетвердой походкой бредет по каким-то мрачным закоулкам. Время действия – зима, лунной ночью от наваленных всюду сугробов светло как днем. Видно, что старичок прилично выпивши. Вероятно, возвращается домой с каких-то затянувшихся за полночь посиделок. Из колонок доносится лишь скрип одиночных шагов. И вдруг окрик: