Марина Ефиминюк - Черная ведьма желает познакомиться [litres]

Может быть, платье секатору не давалось, или же проблема таилась в руках, садовые ножницы державших, но дело не сдвигалось с мертвой точки. С усердием, до удушения Уильям натягивал ворот, но стоило ему исправно защелкать лезвиями сзади, как спереди начала затягиваться корсетная шнуровка. Чувствуя, что воздуха не хватает, я схватилась за ленты.

– Не шевелись! – рявкнул Уильям.

– Картер, спаси! – прохрипела я. Брент-младший бросился на выручку и принялся неуклюже теребить шелковые завязки, словно никогда не сдирал платьев с дам.

Лезвия звонко чикнули отчего-то у самого уха, и вдруг мне под ноги полетел срезанный светлый локон. Уильям замер и прошептал:

– Ой!

С изумлением мы с Картером проследили, как порхавшая в воздухе прядь вернула родной темный цвет. Я прочистила горло и честно призналась:

– Уильям, тебе повезло, что в образе мужчины ты мне нравишься больше, чем в образе рогатой парнокопытной скотины.

– Может, поменяемся? – немедленно обратился недоделанный цирюльник к брату и даже протянул секатор.

Картер, впечатленный угрозой (он-то знал, что больше всего нравился мне в образе жабы), громко сглотнул, точно приговоренный к смертной казни, однако секатор принял. Кромсать платье у Брента-младшего получалось, словно у заправской модистки. Видимо, на некоторых опасность превращения в козла действовала подобно магической оплеухе. Или, может, сказался опыт общения с Эмили из Сельгроса.

Однако едва дело заспорилось: шнуровка ослабла, а по полу поскакали срезанные пуговицы и посыпались мелкие обрезки ткани, как из дверей раздался изумленный возглас:

– Что за обитель позора?!

В ужасе мы уставились на замершего в дверях Барнса. Он был нетрезв и, чтобы сохранить равновесие, держался двумя руками за косяк. Догадаться, о чем подумал гость, заставший в комнате сестры двух Брентов, ее страстно раздевавших, было несложно.

– Ты все неправильно понял! – выпалила я. – Это вовсе не шабаш с дикой оргией. С меня просто срезают платье!

– Двое?! – тыкнул в нашу сторону пальцем Барнс.

– Третьим будешь? – любезно предложила я, не представляя, где взять еще одни ножницы. Уильям поперхнулся, а Картер за спиной пробормотал такое ругательство, какое черные ведьмы даже на пьяных шабашах не произносили вслух, разве что если во время жертвоприношения кто-нибудь умирал.

– Господа извращенцы! Вам конец! – с торжеством в голосе заявил брат Дороти и с грохотом рухнул на пол. Никто из нас не предпринял попытки, чтобы проверить беднягу.

– Ты его прокляла? – отмер Уильям.

– На него магия не действует, – отозвалась я. – Что будем делать?

– С человеком, невосприимчивым к магии?

Неожиданно Барнс ожил. Завозился, забормотал, а потом свернулся клубочком на паркетном полу и сладко захрапел.

– Ударим по голове кочергой, чтобы все забыл? – предложил Картер.

– Мы же воспитанные люди, у всех высшее образование, а у меня даже магическое, – презрительно скривила я губы. – Давайте завяжем ему мешок на голове и просто зароем на семейном кладбище.

– И труп потом не придется прятать, – с иронией заметил Уильям.

– А что тебе не нравится? Прорву времени экономит! – огрызнулась я. – Если хочешь знать, мой отец по молодости таким манером всех претендентов на семейное наследие прикопал. Зря, что ли, был профессиональным некромантом?

Сошлись на том, что братья просто оттащат перебравшего гостя в его покои, а потом вернутся срезать платье. И никаких закапываний живых людей.

К слову, ни один обратно не пришел. Наряд я была вынуждена кромсать собственными силами, превратив его в халат.

Оказалось, что пикники (или как там называли эти людские шабаши на природе) были той же прогулкой под палящим солнцем, только, что называется, в профиль. Я возненавидела их с первой минуты, как выгрузилась из открытой кареты на полянке возле ручья.

Слуги расставили белый шатер, распаковали корзины с едой, а теперь суетились с сервировкой стола, накрытого шелковой скатертью. Глядя на приготовления, я недоумевала, для чего было ехать к темному приспешнику на кулички, чтобы просто поесть? Тем более что трава и кусты кишели тварями, жужжащими и шипящими. Моя ненависть к змеям могла сравниться разве что с ненавистью к кошкам, жареным жабам и к исчадию ада Томми, из-за которого я оказалась в столь идиотской ситуации, что изображала чужую невесту и получала солнечный удар.

Наслаждаться свежим воздухом и ловлей бабочек нам пришлось вчетвером с Картером, Эбби и братом Дороти. Остальные ловко избежали участи сгореть на солнце до цвета помидорки. Уильям сослался на приезд поверенного из столицы. Флинта прихватило высокое кровяное давление, а падре же бесславно дезертировал в соседнее поместье на крестины новорожденного. Судя по пухлости саквояжа, пастор собирался как минимум неделю сеять вечное среди непросвещенной публики и бороться с местными демонами путем обливания святой водой.

Пока Эбигейл мешалась лакеям, давая ненужные распоряжения, брат Дороти лазил по полю, и из высокой травы виднелся только плавающий сачок цвета благородной фуксии. Из кресла в шатре я следила за тем, как он нырял в траву и снова появлялся на поверхности, точно поплавок в воде.

К слову, поутру Барнс притворился, что начисто забыл ночной конфуз с разрезанным платьем. Подозреваю, что желание непременно довести Дороти до алтаря, даже силой, если вдруг невеста взбрыкнет, перевесило желание защитить семейную честь и гордость.

Картер опустился в соседнее кресло и протянул в мою сторону стакан тепленького лимонада. Я уж хотела поразиться внимательности, но он бросил:

– Охладишь?

И как после этого не желать одарить его каким-нибудь отличным проклятьем, способным превратить жабу в приличного мужчину и доброго семьянина? Я сжала стакан в ладонях, дождалась, пока на стеклянных стенках не появился иней, и вернула обратно:

– Десять пенсов.

– Запиши на мой счет. – Поганец попытался сделать глоток, но питье мгновенно смерзлось в единый кусок сладковатого льда. – Я не просил замораживать!

– И еще двадцать пенсов за то, чтобы оно оттаяло, – спокойно предложила я.

– Перебьешься, – с раздражением фыркнул Картер (не могу поверить, что он обнаглел настолько, что позволял себе брюзжать на черную ведьму). – Не хочешь размораживать, так слижу!

Как малый ребенок, он засунул в стакан язык.

– Ты не можешь знать, не наложено ли на лед проклятье обморожения, – индифферентно заметила я.

Картер тут же отставил лимонад, но едва стакан оказался на столе, как мгновенно оттаял. Стоило приятелю прикоснуться кончиком пальца к стеклянной стенке, как напиток мгновенно стянулся в ледышку и даже треснул поверху.