Юлия Пушкарева - Клинки и крылья [СИ]

Возможно, надо самой быть матерью, чтобы понять.

Кетха была уверена, что Бадвагур невиновен — а если виновен, то сам не сумеет жить с такой ношей и кается, наверное, ежечасно, поочерёдно исповедуясь над каждым своим резцом. Она ни мгновения не сомневалась в этом — и, вызвав семейный скандал, каталась у брата в ногах, умоляла его выступить в защиту Бадвагура… Ничего не помогло. Тингор пнул её тогда, будто собаку, а следом ещё и плюнул — Кетха, глупая простушка, забыла, что сильнее всего его бесят как раз женские слёзы. Ни отец, ни мать не заступились: воля вождя свята для всего клана, и кровь тут (особенно если речь о дочери, бесполезном придатке к роду) совершенно ни при чём.

…Так что же всё-таки случится, если она разбудит кого-нибудь? Пожалуй, ничего особенного. Тингор разозлённо зашипит на неё (брат всё чаще срывает на ней гнев, исходя ненавистью к Бадвагуру и всему клану Эшинских копей), назовёт бесстыжей и гулящей, однако ни на что другое у него не хватит запала. Мать вспыхнет и скажет, чтобы Кетха не смела покидать дом без родительского разрешения, да ещё почти ночью и в одиночестве… Разве она хочет, чтобы честное имя их семьи к вечеру трепали по всему Гха'а? А отец… Кетха притронулась к шее — в горле ей снова, уже в который раз, мерещился горький шершавый комок. Отец молча запрёт её в комнате. И ещё, если будет не в настроении, пообещает найти для Кетхи нового жениха: знает, что это пугает её сильнее любых наказаний…

Никто в этом доме не забыл смерти Кадмута, сына Далавара, самого достойного воина и одного из лучших кузнецов в нынешнем Гха'а. Не забыл и не простил.

Кроме, пожалуй, самой Кетхи. Она считала, что и прощать-то некому — ведь глупо держать обиду на чёрное колдовство… А её слепые сородичи не уставали проклинать Бадвагура — так, будто он мог что-то изменить. Даже поход в Ти'арг за волшебником-некромантом, который мог бы спасти их всех, не исправил их незрячести, не смягчил чёрствые, как мясо горных коз, сердца.

Бедный, бедный Бадвагур — взрослый мужчина телом, но сутью — совсем дитя… Затягивая ремешки ботинок из козьей кожи, Кетха вдруг заметила, что улыбается. От мыслей о Бадвагуре у неё теплело на душе, и она часто улыбалась — хотя иногда сквозь слёзы.

Она помнила всё, но Кадмута никогда не было в её снах. Любовь настигает агхов только однажды, зато не покидает до тех пор, пока горы не примут их обратно в своё лоно.

Поёжившись от каменного холода, Кетха вышла на улицу. Весь ярус ещё спал — только негромко поскрипывали шестерёнки одного из гигантских лифтов. Он был сразу за поворотом, но Кетха двинулась к лестнице, чтобы не создавать лишнего шума. У стен подрагивали синие и бледно-зелёные светящиеся шары, закованные в железно-стеклянные панцири. Они всегда нравились Кетхе, а теперь навевали жуть. Она только теперь осознала, что впервые осмелилась выйти в одиночку посреди ночи… Неужели в тревожном сне с Бадвагуром случилось что-то ужасное, а она по глупости забыла?…

Запахнув накидку, Кетха осенила себя охранным знаком Катхагана. Если её заметит кто-нибудь (особенно кто-нибудь из мерзких друзей Тингора) — позора не оберёшься…

Кетха искренне считала, что дом её семьи стоит в самом красивом и уютном месте Гха'а — возможно, потому, что остальную часть Города-под-горами знала не очень хорошо. Очень удобным было отсутствие соседей, живущих вплотную: до самой лестницы тянулся ряд маленьких кузниц с треугольной эмблемой из молочно-белого опала над входами. Белая гора, их прародина — для того, чтобы клан не забывал о ней… Всего один из семи кланов Гха'а жил здесь изначально, другие были потомками агхов-пришельцев. Гаэ-но-катха — «ступавшими по чужим камням». И всё же уже столько веков их праправнуки куют здесь железо и машут кирками в шахтах, что все разделения давно утратили смысл.

Своя прародина есть у каждого клана Гха'а, но немного осталось древних агхов, помнивших другие времена… Кетха знала, что раньше весь могучий хребет Старых гор принадлежал агхам, как и часть Новых гор на юге Обетованного. И что под каменными толщами цвели и шумели десятки, сотни городов, подобных Гха'а…

Она всё это знала, но представить себе не могла. Для неё мир ограничивался Гха'а. Всё здесь было так знакомо, так правильно, и ей всегда не удавалось понять Бадвагура: отчего же его, неугомонного, постоянно тянет наверх?…

Ещё раз вспомнив о Бадвагуре, Кетха чуть не оглохла от звенящего стука сердца — а в следующий миг узнала в нём стук кузнечного молота. Кто-то, несмотря на время, трудится у наковальни… Странно. Среди агхов не принято бодрствовать по ночам.

Спускаясь, Кетха слышала, как стук приближается — значит, кто-то на нижних ярусах…

Ступени лестницы были сделаны ладно и крепко, как всё в Гха'а. По ступеням Кетха просеменила меж двух колонн — справа и слева, — каждую из которых украшала резьба с деяниями из прошлого агхов. Далеко вверх и вниз, в тёмное чрево гор, уходила летопись с бородатыми фигурками в доспехах и шлемах. Пока рука Кетхи скользила по холоду кованых перил, она вспоминала, как Бадвагур критиковал эту резьбу. Вечно то одно, то другое казалось ему грубым, бессмысленным — или, наоборот, слишком неправдоподобным… Кетха не спорила: ему, конечно же, было виднее. Они вообще никогда не ссорились, даже в детстве, потому что легко соглашались друг с другом.

Кадмут был совсем не таким. Впрочем, она и общалась-то с Кадмутом от силы раза три… Их отцы сговорились быстро и без особых сложностей, Тингор — как-никак вождь клана — был всецело не против. Кадмут казался Кетхе слишком серьёзным и взрослым, почти стариком.

Стук становился громче — решительный, какой-то даже бунтарский. Кетха забеспокоилась: кто бы это мог быть? Звук, кажется, доносится как раз со стороны Святого места — оттуда, куда она направляется… На два яруса ниже он стал совсем отчётливым, обрёл звонкую величественность, которую Кетха обычно не замечала днём, когда весь Гха'а и жил одним стуком молотов.

В полумраке тускло сияла медная статуя Дагарат Доброй — жены первого вождя клана Эшинских копей. Она считалась лучшей врачевательницей среди женщин горного народа. Бадвагур рассказывал Кетхе, что этот вождь (имя его не сохранилось в хрониках), единственный из агхов, однажды бился с драконом и победил его. Было это, конечно, ещё в ту пору, когда драконы не покинули Обетованное… Сам Бадвагур был бы не против жить в ту эпоху. Он редко говорил об этом — смущался, — но Кетха о многом догадывалась сама. С Бадвагуром вообще было несложно догадываться самой: всё было будто бы ясно прорисовано на его широком, по-медвежьи выпуклом лбу.

Семья Бадвагура жила прямо за этой статуей, а ещё чуть дальше находилось Святое место. Кетха вздохнула, признавая своё поражение, и подняла голову: ей нет необходимости прятаться.