Александр Лепехин - Тень сумеречных крыльев [СИ с изд. обложкой]

Почесав шрам, Василий гордо покраснел. Любопытно, но сверхъестественная регенерация Иных так и не затянула раны полностью – никому из пострадавших. У Ольгерда осталась звездочка ниже ребер, у той же Жени красовалась полоса поперек трицепса. Казалось, девушка ею даже гордится.

Взаимодействие между воронежскими Дозорами вышло на невиданный доселе уровень. Разгребли старинный, вялотекущий спор о праве Темных на шабаши в парке имени Дурова, в народе носившем меткое прозвание «Живые и Мертвые». В свою очередь были закрыты глаза на то, что некий Светлый целитель периодически посещает областную больницу и по мелочи шаманит над больными. К слову, мать Олега успешно вывели из комы, и она шла на поправку. О судьбе сына в известность пока что благоразумно не ставили.

Темный маг вздохнул. Дело было закрыто, и кажется, он не слишком налажал. Оставался, правда, неприятный осадочек. Можно было сколько угодно говорить, что парень сам нарвался, что Договор не был нарушен никем, что вампирская лотерея есть меньшее зло, что магостойкий убийца – малолетний придурок с максимализмом в штанах. Можно. Только легче от этого не становилось.

«А никто не обещал тебе, что будет легко», – упрекнул Ольгерд сам себя. Он поправил рукава пиджака, встряхнулся, мягко отодвинул Цатогуа в сторону и начал втолковывать:

– Смотри, при изведении Силы вовне главное – не переусердствовать. Контроль, контроль и еще раз контроль. «Не охотиться на мух с файерболами», – главная заповедь Иных. А теперь попробуй еще раз…

[1] Какая ирония! ( англ .)

[2] Ночные бабочки ( фр .).

[3] Женщины легкого поведения ( фр .).

[4] Порядок и дисциплина ( нем .).

[5] Тысяча извинений ( фр .).

[6] Мать-кормилица ( лат .), здесь: учебное заведение.

[7] «QuodlicetJovinonlicetbovi» – «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку» (лат.), крылатое выражение: «если нечто разрешено человеку или группе людей, то оно совершенно не обязательно разрешено всем остальным».

Ведьма Крапивина, высунув от усердия кончик языка, наматывала на развесистое ухо Цатогуа полоску бумаги, добытой из шредера. Тот только вздыхал в ответ:

– Ах, мейделе , мейделе , ну що ты не даешь старому Иному таки уже спокойно похандрить? Я специально ушел в курилку, щоб не светить своей кислой рожей… – указательный палец бескуда потыкался в его же шикарный нос, – …среди там, а ты пришла и кушаешь мне совесть среди здесь. Зачем?

Вместо занятой важным делом барышни ответил Василий, без особой натуги приподнимавший друга над полом, обхватив того по-борцовски за пояс:

– А не отрывайся от коллектива, – строго ворчал оборотень, нежно потряхивая товарища для пущей проникновенности. – Хандрить он будет, ага. Обойдешься!

Прислонившись к дверному наличнику и будучи удачно укрытым здоровенным офисным кулером, Ольгерд втихаря посмеивался над сценой групповой холдинг -терапии. По идее, стоило вмешаться, напомнить подчиненным о рабочей атмосфере, об этике трудового взаимодействия, о том, что строгое начальство, несомненно, бдит… Но как-то ужасно резало нарушать трудноуловимую, почти семейственную гармонию, ощущавшуюся в данный момент. Словно сказать детям в разгар просмотра любимого мультфильма, что им следует прибрать разбросанные игрушки и идти за уроки.

За секунду до телефонного звонка, грозившего сдать наблюдательный пост, предчувствие толкнулось заполошной птицей: Фазиль. Нырнув обратно в коридор, Ольгерд чиркнул пальцем по экрану устройства.

– Развлекаетесь? – Голос главы Светлых был доброжелателен, деловит и почти совсем не ироничен. Отвечать следовало в том же тоне:

– Не покладая рук, лап и заклинаний. Какие-то срочные межведомственные вопросы? Я почувствовал… – поведя свободной ладонью в воздухе, Темный маг прекрасно осознавал, что на том конце соединения это увидят, – …некое волнение. Нетерпение. Неудовлетворенность.

Заминка в разговоре дорогого стоила. Заслуженно позлорадствовав ровно полсекунды, Ольгерд посерьезнел.

– Фазиль, рассказывайте.

– Да вот я тоже почувствовал. – Ироничность исчезла, доброжелательность устала, деловитость обернулась напряжением. – Пока не могу сказать что. Не потому что Светлые тайны; конечно же, нет. Просто…

– Я чувствую это в воде, чувствую в земле, ощущаю в воздухе, – не сдержавшись, процитировал Темный. Фазиль хохотнул, в его тон вернулось тепло:

– Ну да, можно и так сказать. Ольгерд, я вынужден отъехать на пару суток по делам… В общем, вы там поглядывайте.

– Именно мы? – уточнил глава воронежского Дневного Дозора, мигом собравшись.

– Именно вы. – В динамике помолчали. – Именно там.

И разговор завершился. Если бы Ольгерд имел право ругаться, он бы сейчас загнул что-нибудь эдакое, в три этажа и четыре коромысла, с подсвистом и переподвыподвертом. Но было нельзя.

За время звонка бескуда вернули в стоячее положение, бумажную лапшу с его ушей развеяли, и вообще вся троица старательно делала вид, будто ведет светскую беседу ни о чем. Конечно, они все слышали.

– Шеф, мы это, – деловито постучал кулаком об кулак Василий, – мы бдим. Упырь клыка не подточит.

Цатогуа энергично закивал, размахивая ушами. Впрочем, бодряческий вид не обманул Темного мага: что-то с бескудом действительно было не так. Следовало вызвать его на серьезный разговор – ну, насколько это было возможно в отношении языкатого сотрудника.

Ведьма и оборотень, почуяв настрой начальства, энергично дезинтегрировались по рабочим местам. Цадик, оставшись один на один с главой Дозора, потыкал себя пальцем в пуговицу на жилетке, а потом, неожиданно вздернув нос, блеснул таким взглядом, что Ольгерд напрягся.

– Хандра? – без обиняков уточнил он. Бескуд поморщился.

– Ну, там как-то оно, и чтобы да, так ведь и нет. Шеф, можно вас на не пару слов?

Перехват инициативы был, с одной стороны, на руку, а с другой – неожидан. Темный кивнул и развернулся в сторону своего кабинета. Спиной он ощущал, как решимость Цатогуа претерпевает пики и спады – и это вкупе со звонком Фазиля беспокоило все сильнее.

В момент пересечения порога мятущаяся величина преодолела очередной экстремум – и увлеченно покатилась под горку. Чувствуя себя по меньшей мере былинным героем, отстаивающим Калинов мост душевного равновесия своего сотрудника перед хтоническими чудищами сомнений и треволнений, Ольгерд едва ли не насильно усадил бескуда в его же любимое кресло, а потом собственноручно заварил кофе. Глаза Цатогуа подозрительно заблестели.

– Шеф, я…

– Не стоит, – пресек дозорный, стараясь, чтобы голос все же прозвучал мягко. – Цадик, я не настаиваю на неотложной исповеди. Но три момента: Обвальщик, звонок Фазиля, твоя хандра. Я не просто хочу, я обязан быть в курсе.