Александр Лепехин - Тень сумеречных крыльев [СИ с изд. обложкой]

Ада хотела высказаться по поводу инвалидной команды – вежливо и дипломатично, чтобы, не дай Сумрак, спровоцировать всерьез настроенных собеседников. Но не успела. Сзади раздался перепуганный вскрик.

Голос принадлежал Юлии. Она послушно стояла за колонной Танцующего дома, вжимаясь в бетон конструкции. Одной рукой прикрывала рот. А второй указывала в центр площади, где валялись раскиданные в кутерьме дорожные блоки.

Между грязными пластиковыми трапециями утилитарно-желтого с черным окраса стоял Ольгерд. Он крепко, с заметным усилием держал Олега за руку, и рука эта сжимала нож. Лезвие утыкалось Темному в живот.

– Опять, – пропыхтел маг и скривился. – Ну, все, синяк будет…

Отдернув нож неожиданно неловким движением, Обвальщик окончательно разорвал рубаху противника. В разрезе мелькнуло что-то темно-оливковое. «Бронежилет», – мысленно хлопнула в ладоши магичка. Этот воронежский дозорный начинал нравиться ей все больше.

И тут между дедом и внуком мелькнуло что-то белое. Настолько белое, что Аде пришлось зажмуриться. «Колючка под веком. Под обоими веками».

А когда внезапная боль утихла – возле оторопевших вояк уже стояла тонкая, звонкая, совершенно неуместная в своих бриджах и топике девочка.

Эльза пришла.

* * *

У каждого человека есть стержень. Кто-то выстраивает его в себе сам, кто-то получает в наследство от обстоятельств непреодолимой силы; кто-то просто живет, даже не предполагая, что оно может быть как-то иначе. Стержнем этим может оказаться что угодно – от любви к кошкам до ненависти к врагу, от заботы о ближнем своем до принципиального раздолбайства. Да, даже люди, на первый взгляд, не имеющие никаких целей и устремлений в жизни, формируют себя вокруг задачи оные цели и устремления не иметь. И надо заметить, подчас справляются с ней эффективнее многих.

Сам стержень тоже может выполнять очень разные функции. Кого-то он ведет к триумфу, кого-то – к погибели. Кого-то вытаскивает из глубочайших топей, а кто-то просто опирается на него при ходьбе, как на тросточку. Кто-то вообще может не осознавать, что в жизни его был некий определяющий и направляющий фактор…

Пока фактор этот из него не выдернут.

Аде доводилось видеть подобное. Да что видеть – она и сама вкусила от древа познания, причем не единожды. Смерть мужа, обвинения человеческой инквизиции, знакомство с миром Иных, собственная смерть и возрождение в совершенно чуждой эпохе – можно сказать, что ломало ее регулярно. С чувством, с толком, с расстановкой.

И потому она хорошо понимала, что именно происходит с человеком, когда на лице его проступает это знакомое выражение беспомощности. Когда плечи словно оседают вдоль грудной клетки, а кисти рук, еще буквально только что сжатые в кулаки, разваливаются и разворачиваются, словно мертвый еж. Когда в глазах остается только один вопрос: «И как мне быть?»

Потому что быть отныне кажется не то что неосуществимым – просто невозможным. Несовместимым с наличествующей Вселенной.

И она прекрасно понимала, что сейчас ощущает Олег.

Сначала на асфальт упал нож, глухо блямкнув лезвием. Потом у парня подломились колени – не театрально, не как в кино, когда актер красиво падает на заботливо подставленную ассистентом и замаскированную художником подушечку. Ольгерд едва успел заново поймать внука за руку, не давая разом ослабевшему и обмякнувшему телу предать все еще тлеющий дух. Впрочем, он и сам выглядел ошарашенным – хоть и держался не в пример бодрее. «Опыт, – подумала Ада. – Годы и опыт. И ответственность. Без нее никуда».

Прочие Иные замерли где стояли. Даже волк с маламутом будто бы превратились в прекрасно выполненные чучела имени самих себя – не дергали ушами, не мотали хвостами, не скалили клыки. Одного, переднего нижнего, у оборотня, кстати, не хватало. Интересно, с чего бы?

– Лизка, – хриплый, ломкий голос треснул над Йирасковой площадью. – Лизка, ты как… Ты где… Убью заразу…

Последнее заявление прозвучало настолько жалко и неуместно, что магичку чуть не разобрал нервный смех. Но поддаваться истерике было некогда. Рядом шевельнулись Инквизиторы, очевидно, вознамерившиеся использовать момент. Пришлось проявить бдительность.

– Рано, – тихо, но отчетливо прошипела Ада, делая страшные глаза. – Стоим, ждем, прикидываемся ветошью. Нас тут вообще как бы нет и, возможно, никогда не было. Verstehen?[2]

Оба мелко, скупо кивнули и замерли. Нет, положительно, дисциплина – величайшее изобретение человечества.

Тем временем Темный опустился на одно колено, продолжая поддерживать Олега. Эльза стояла перед ними молча, улыбаясь. Потом протянула руку и погладила брата по щеке.

– Как я и где? Это самый сложный вопрос, который можно было задать. Даже то, что сотворило меня заново, не знает на него ответа. Того ответа, что можно дать человеку. Или Иному.

Она повернулась к Ольгерду, проведя пальцами и по его скуле.

– Здорово, что вы здесь. Я ждала. Я знала, что вы встретитесь. Но не знала как. Есть вещи, которые управляются не потоком времен или плотностью вероятностей. Есть вещи, которые могут совершить только люди – не важно, успели они обмануть смерть или еще нет.

Ада насторожилась. Слова о смерти резко отозвались в ней – по понятным причинам. Вспомнилось то, что Эльза говорила им с Виком; то, что сотворила с Эрнестом. Магичка сделала шажок в сторону троицы – и навострила уши.

Девочка же продолжала, теперь положив руки на плечи обоим мужчинам:

– Именно этим вы отличаетесь от тех, кто был раньше. Они оставались животными, даже обретя разум, – не задавались вопросами природы жизни и смерти, принимали цикл бытия таким, какой он есть. Только люди начали осознавать, что у мира есть иная сторона. И чтобы туда попасть – надо пересечь грань. Умереть. Или убить.

И они убили Ту, что была до Сумрака.

Рядом с Эльзой словно из-под земли вырос огромный серый пес. Он приоткрыл пасть, захлопнул – и, мелькнув хвостом в воздухе, превратился в на удивление знакомого Иного. «Ошейник куплю!» – выругалась Ада про себя.

– Птица, – закашлялся перевертыш. Ну, еще бы, так резко сменить форму. Ольгерд поднялся на ноги и попытался постучать по широкой серой спине, но не дотянулся. – Что ты знаешь о Птице?

– Какая Птица? – перестал в свою очередь изображать сломанную куклу Олег. – Что здесь происходит вообще? А ну свалили все от сестры!

Кажется, назревала вторая часть Марлезонского балета. Впрочем, огонь в ауре Обвальщика порывался укусить кого-нибудь лишь отдельными неуверенными всполохами. И не находил себе цели: вокруг больше не было врагов. А воевать пусть с малознакомыми, но каким-то чудом вернувшими сестру людьми… «Стержень, – покивала сама себе магичка. – Он же указующий перст. Как просто мы устроены, однако».