Макс Мах - Волчья Луна [СИ]

Необычная одежда, странная, внушающая опасения походка, — то ли кошка подкрадывается к мыши, то ли танцор делает четыре плавных шага гильярды перед прыжком, — сурово сжатые узкие губы…

"Еще должны быть очки!" — вспомнил Август, но, кажется, очков на парнишке все-таки не было…

— Примерещится же такое! — возвращаясь к себе, здесь и сейчас, покачал головой Август.

И в самом деле, что за бред! Что за мальчик, и откуда бы ему взяться?! И что это за глупая идея, что деревенский недоросль может носить очки! Но Августу отчего-то казалось, что он знаком с этим мальчиком, и помнит его именно в очках: толстые круглые линзы и тонкая серебряная оправа. Впрочем, одет парнишка тогда был по-другому. Как-то иначе, но как? Увы, ничего существенного в памяти не всплывало. Туман. Сумерки. Что-то брезжит на пределе видимости , но пойди разгляди, что там тебе примерещилось!

Август поморщился. Сложившаяся ситуация вызывала у него недовольство самим собой, ведь раньше память его, как будто, никогда не подводила. Ни разу, ни в чем.

— Ни в чем, — повторил он вслух и в раздражении поднял взгляд от разбросанных по столу черновиков.

Прямо напротив стола на стене кабинета висел портрет какой-то мучительно знакомой и одновременно незнакомой Августу рыжеволосой красавицы. Волосы цвета благородной бронзы, изумрудно-зеленые глаза и изысканные — аристократические, в полном смысле этого слова, — черты лица.

"Ma belle… Красавица!"

Август встал, вернее, вскочил со стула, словно хотел куда-то бежать, но с места, тем не менее, не тронулся. Стоял и, как зачарованный, рассматривал высокую — в этом не могло быть и тени сомнения, — статную женщину, одетую в изумительно красивое платье, сшитое по моде прошлого века. Золотая парча, тафта двух оттенков бронзы, — только что отлитой бронзы и бронзы, потемневшей от времени, — белоснежные кружева, золотое шитье и драгоценности — в основном, крупные изумруды и зеленоватые бриллианты, — которые, наверняка, стоили целое состояние…

— Теа il Magnifico! — слова сорвались с губ, как бы, сами собой, и Август неожиданно вспомнил: это была Теа Великолепная, Теа д'Агарис графиня Консуэнтская!

Воздух вздрогнул от звука его голоса, — "Теа il Magnifico!" — дрогнул и поплыл, словно, расплавленный воск. Дым курильниц скрыл из вида портрет графини, как если бы боги задернули перед глазами Августа голубовато-сизый занавес. Но в следующее мгновение женщина сама — во плоти — шагнула навстречу Августу прямо сквозь эту эфемерную завесу.

Сейчас он и она находились уже совсем в другом месте. Не в кабинете Августа, а в роскошном бальном зале, и движение красавицы "навстречу" было всего лишь заключительным танцевальным па. Танец закончился, смолкла музыка, и они — Август и Теа — остались стоять лицом к лицу. Один на один среди множества людей…

— Тебя что-то тревожит? — спросила Теа, чуть нахмурив свои тонкие темные брови.

— Нет, — ответил Август раньше, чем сообразил, в чем, собственно, состоит вопрос. — С чего ты взяла?

Однако, как тут же выяснилось, кое-что его, и в самом деле, тревожило, и это было совсем не то, чего следовало ожидать. Неожиданным образом, Августа поставил в тупик простой и очевидный факт: Теа д'Агарис — признанная красавица и темная колдунья невероятной силы только что, прямо во время танца, дала согласие выйти за него замуж. По идее, он должен был ликовать, но вместо этого в его душу закралось сомнение. Любит ли он эту женщину на самом деле? Хочет ли, чтобы она стала его женой? Наверное, все-таки любит, если сделал ей предложение руки и сердца, и, кажется, даже не одиножды.

"Точно! — припомнил Август. — Я просил ее выйти за меня замуж с тех самых пор, как она впервые оказалась в моих объятиях!"

После этих не произнесенных вслух слов, картина их отношений открылась перед Августом во всем своем дивном великолепии. Невероятная любовь, притом любовь разделенная. Безудержная страсть и безграничная нежность… Он любил и был любим… Он грезил этой женщиной во сне и наяву. Он ее буквально боготворил, видя в ней никак не меньше, чем Идун или Фрею, Артемиду или Афродиту. И, однако же, сейчас Август неожиданно усомнился во всем том, что еще мгновение назад казалось ему правильным, как не требующая доказательств аксиома, и естественным, как воздух и вода.

"Все это не так, — с ужасом понял он, глядя на стоящую перед ним женщину с волосами цвета осени и огромными изумрудно-зелеными глазами. — Не так! Я люблю другую женщину!"

И в тот момент, когда Август сформулировал наконец эту крамольную мысль, отпали последние сомнения, и он увидел ту, кого, даже не отдавая себе в этом отчета, действительно любил все это время. Привычнее было желать высокую и пышногрудую ведьму с зелеными глазами. Ее было легко любить. К ней было правильно испытывать страсть. А вот влюбиться в тоненькую, как тростинка, и маленькую, словно, сказочная дюймовочка, Таню Черткову было странно и необычно. Голубые глаза за толстыми линзами очков, черные, как бы стоящие дыбом, коротко стриженные волосы и невероятные в таком тщедушном теле сила, ум и талант…

Платье из золотой парчи и шелков двух оттенков бронзы ей совершенно не шло. Лишними выглядели изумруды и бриллианты, но именно ее, больше похожую на мальчика-подростка, чем на взрослую женщину, Август любил на самом деле…

— Печалька! — грустно улыбнулась ему девушка. — Ты уж извини, Август! Я не специально…

"Она не специально… Бред какой-то!" — Впрочем, додумать мысль он не успел.

— Ну, наконец-то! — раздраженно сказал кто-то за спиной Августа, и он обернулся, чтобы посмотреть, кого еще принесло по его душу?

Перед ним лежала снежная равнина, которую лишь кое-где разнообразили скелеты одиноких деревьев и гранитные скалы, зубцами торчащие из-под снежного наста, по которому, не оставляя следов, шла к Августу призрачная женщина. Подробностей он разглядеть не смог, хотя она была уже совсем близко. Во всяком случае, достаточно близко, чтобы он, не напрягаясь, мог слышать ее низкий "клекочущий голос". И, тем не менее, все, что он мог сказать об этой женщине, сводилось к тому, что она, по-видимому, высока, светловолоса и бледна. Ни цвета глаз, ни черт лица, ни подлинного цвета волос он различить не мог. Но и призраком — при ближайшем рассмотрении — женщина не являлась тоже. Скорее, это был кто-то, находящийся на полпути от физической материальности человека, каким он предстает перед другими людьми, к эфемерности бесплотной тени.

— Прошу прощения, сударыня? — смутился Август, еще не успевший переключиться полностью на новую ситуацию.

— Медленно соображаешь, — с явным сожалением в голосе вздохнула незнакомка. — Еще немного, и совсем обеспамятуешь! Что я тогда с тобой буду делать, Август? Итак уже из-за твоей склонности к рефлексии столько времени потеряли в пустую!