Сьюзен Коллинз - Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница

Финник подробно расспрашивает меня о зверьке, которого мы решаем называть древесной крысой: на какой высоте я его заметила, долго ли наблюдала, прежде чем выстрелить, и чем он тогда занимался. Да вроде ничем особенным не занимался. Вынюхивал насекомых, наверное.

Близится ночь, и это меня пугает. Хорошо, что есть плотные травяные циновки — хоть какая-то защита от незнакомых ползучих тварей, ведущих сумеречный образ жизни. Незадолго до того, как солнце ныряет за горизонт, на небосвод восходит луна. В ее тусклом свете еле видны окрестности. Наш разговор сам собой обрывается: все знают, что будет дальше. Мы усаживаемся в ряд у входа в хижину, и Пит берет меня за руку.

На небе вспыхивает капитолийский герб, словно парящий в воздухе. Слушая гимн, я думаю об одном: «Мэгз и Финнику придется гораздо хуже, чем нам». Но даже мне очень больно смотреть на портреты погибших, возникающие на огромном невидимом экране.

Сначала это — мужчина из Пятого, тот самый, кого Финник заколол трезубцем. Значит, предыдущие дистрикты все еще играют в полном составе — четверо профи, Бити и Вайресс и, разумеется, Мэгз и Финник. Появляются новые снимки: морфлингист из Шестого, Лай и Цецелия из Восьмого, оба участника из Девятого, женщина из Десятого и Сидер, Дистрикт номер одиннадцать. Возвращается герб Капитолия, звучит финальная музыка, и вот уже небо темнеет.

Никто из нас не произносит ни слова. Я не могу притвориться, будто бы хорошо знала каждого, но сейчас думаю о трех ребятишках, так и льнувших к Цецелии, когда ее уводили прочь. О доброте, которую Сидер проявила ко мне в нашу первую встречу. Даже воспоминание о том, как морфлингист с остекленевшим взором рисовал на моем лице желтые цветочки, вызывает боль. Все эти люди мертвы. Их больше нет.

Трудно сказать, как долго мы просидели бы молча и без движения, если бы, скользя между листьями, на землю не опустился серебряный парашют. Никто не протягивает руки, чтобы взять его.

— Интересно, кому это? — наконец подаю голос я.

— Какая разница, — отзывается Финник. — Пит у нас чуть не погиб сегодня; пусть он и берет.

Мой напарник развязывает веревку, расправляет шелковый купол — и обнаруживает маленький металлический предмет непонятного назначения.

— Что это? — интересуюсь я.

Никто не знает. Передавая подарок из рук в руки, мы по очереди изучаем его. Это трубка. На одном конце она чуть сужается, на другом — край немного загнут вниз. Что-то смутно знакомое… Деталь от велосипеда, палка для шторы?

Пит дует в трубочку, но не извлекает ни единого звука. Финник просовывает в нее мизинец и пробует использовать как оружие. Полный провал.

— Мэгз, ты могла бы этим рыбачить? — осведомляюсь я.

Старуха, которая может рыбачить при помощи самых разнообразных предметов, хмыкает и отрицательно трясет головой.

Я катаю трубочку по ладони и размышляю. Хеймитч наверняка спелся с менторами Четвертого дистрикта. Не сомневаюсь, он приложил руку к выбору подарка. Значит, эта вещица — не просто ценная, она способна спасти наши жизни. Вспоминается прошлый сезон. Я тогда умирала от жажды, но Хеймитч не выслал воду, зная, что я найду ее, если постараюсь. Любая его посылка, и даже ее отсутствие, — это важный знак. Я почти слышу, как он рычит: «Мозги есть? Вот и пошевели извилинами! Ну, что это?»

Утираю пот, набегающий на глаза, и рассматриваю подарок при лунном свете. Поворачиваю то так, то сяк, под разными углами, прикрывая и открывая отдельные части. Жду, когда странная штуковина поведает мне о своем назначении. Наконец, раздосадованная, втыкаю одним концом в грязь. Сдаюсь. Может, если к нам примкнут Бити и Вайресс, они до чего-нибудь додумаются.

Вытягиваюсь на плетеной циновке, прижимаюсь к ней пылающей щекой и в раздражении продолжаю смотреть на подарок. Пит массирует напряженную точку между моими плечами и помогает слегка расслабиться. Странно, почему здесь не холодает после заката? Спустя некоторое время я начинаю думать о том, что творится дома.

Прим. Моя мама. Гейл. Мадж. Представляю, как они наблюдают за мной по телевизору. Хоть бы так оно и оказалось, хоть бы они были дома. А если заточены Тредом в тюрьму? Или наказаны, как и Цинна? Как Дарий… Из-за меня. Все до единого.

Сердце гложет тоска по родным, по нашему дистрикту, по лесам. Нормальным лесам, где у деревьев жесткие стволы, где вдоволь еды, а добыча не вызывает брезгливости. Повсюду журчат источники. Дуют прохладные ветры. Нет, холодные ветры, способные разогнать удушливую жару. Воображаю, как у меня замерзают щеки, немеют пальцы… И вдруг, точно по заказу, непонятный предмет обретает имя.

— Выводная трубка! — Я даже сажусь от неожиданности.

— Что? — вскидывается Финник.

Выдираю подарок из земли, очищаю, обхватываю ладонью возле суженного конца и смотрю на отогнутый край. Точно, я видела это раньше. Стоял холодный и ветреный день, мы были в лесу вместе с отцом. Эта штука торчала из дырочки, аккуратно просверленной в стволе клена, а из нее в подставленное ведро текла живица. Кленовый сироп превращал даже наши безвкусные хлебцы в сладкое угощение. Ума не приложу, куда подевался запас этих трубок после смерти отца. Возможно, они до сих пор надежно спрятаны где-то в лесах. Так надежно, что и не отыскать.

— Это же выводная трубка. Что-то вроде обычного крана. Вставишь в дерево — и вытекает живица… — Неуверенно гляжу на жилистые зеленые стволы вокруг. — Если дерево правильное.

— Живица? — удивляется Финник, ни разу не видевший кленов у себя в дистрикте.

— Из нее потом делают сироп, — поясняет Пит. — Но здесь, наверное, будет что-то другое.

Все дружно вскакивают на ноги. Мы мучимся жаждой. Источников нет. У древесной крысы — острые, точно шильца, зубы и мокрая мордочка. Внутри деревьев может быть только одно… Финник торопится заколотить выводную трубку в зеленый массивный ствол при помощи камня, но я его останавливаю:

— Погоди, так можно и повредить. Сначала просверлим дырочку.

Мэгз достает свое шило, и Пит загоняет его под кору на два дюйма. Потом они с Финником поочередно расширяют отверстие ножами до нужных размеров. Я осторожно вставляю трубку, и мы отступаем на шаг в ожидании: что же будет?

Сперва ничего не происходит. Потом по желобку стекает капля. Старуха ловит ее ладонью, слизывает — и опять подставляет горсть.

Покачав и пристроив трубочку поудобнее, мы получаем тонкую струйку и по одному подставляем под самодельный кран иссохшие рты. Мэгз приносит корзину, сплетенную так плотно, что она держит воду. Мы наполняем сосуд до краев и передаем по кругу. Каждый делает несколько жадных глотков и, роскоши ради, умывает лицо. Вода, как и все остальное, здесь тепловатая, однако нам не до капризов.