Сьюзен Коллинз - Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница

— Ты прав. Они собирают нас к озеру, — говорю я. У озера открытое место, ничто не мешает взгляду. Зрители увидят кровавую бойню во всех подробностях. — Пойдем сразу или подождем, пока закончится вода?

— Лучше сразу. Сейчас мы сытые и отдохнувшие. Пусть скорее все закончится.

Я киваю. Странно. Такое чувство, будто Игры начинаются заново. Двадцать один трибут мертв, но Катон по-прежнему жив. А разве не он всегда был главным моим врагом, тем, кого я должна убить? Теперь остальные соперники кажутся незначительными препятствиями на пути к решающей битве. Битве между Катоном и мной.

Нет, не только. Я чувствую у себя на плече руку Пита.

— Двое против одного. Легче легкого, — говорит он.

— Следующий раз обедать будем в Капитолии.

— Точно.

Мы стоим обнявшись в лучах солнца, слушая шелест травы у наших ног. Потом, не говоря ни слова, отстраняемся друг от друга и идем к озеру.

Теперь меня не беспокоит, что от шагов Пита в страхе бегут звери и разлетаются птицы. Нам придется драться с Катоном, и мне все равно где. Впрочем, едва ли есть выбор: если распорядители хотят, чтобы это было у озера, это будет у озера.

Мы останавливаемся передохнуть у дерева, на котором я спасалась от профи. Внизу все еще лежит оболочка осиного гнезда, превращенная дождем в бесформенную массу и высушенная солнцем. Когда я касаюсь ее носком ботинка, она рассыпается в пыль, которую уносит ветер. Я невольно смотрю вверх — туда, где пряталась Рута, когда спасла мне жизнь.

Осы-убийцы. Распухшее тело Диадемы. Жуткие видения…

— Пошли, — говорю я, желая поскорее убраться из мрака, окутывающего это место.

Пит не возражает.

Сегодняшний день начался для нас поздно, поэтому на площадку мы выходим только под вечер. Катона нигде не видно. Только Рог изобилия сияет в косых лучах солнца. На всякий случай мы обходим его кругом: вдруг Катон решил перенять тактику Лисы. Потом покорно, словно подчиняясь приказу, бредем к озеру и набираем воды.

Хмуро смотрю на заходящее солнце.

— Надеюсь, он появится до темноты. У нас только одни очки.

— Возможно, именно на это он и рассчитывает, — говорит Пит, старательно добавляя йод в бутыли. — Что будем делать? Вернемся в пещеру?

— Либо так, либо найдем дерево. Давай подождем еще полчаса. Потом уходим.

Мы сидим на виду у озера. Прятаться нет смысла. В деревьях на краю леса резвятся сойки-пересмешницы. Перебрасываются друг с другом замысловатыми трелями, словно яркими разноцветными шариками. Я присоединяюсь и пою Рутину мелодию из четырех нот. Птицы с любопытством затихают и прислушиваются. В тишине я пропеваю мелодию снова. Сначала одна, потом другая сойка подхватывают ее за мной. Скоро весь лес оживает звуками.

— Точь-в-точь как с твоим отцом, — говорит Пит.

Я нащупываю пальцами брошь у себя на рубашке.

— Это песня Руты, — говорю я. — Я им ее только напомнила.

Мелодия разрастается, и только теперь я осознаю, как она чудесна. Ноты накладываются одна на одну, дополняют друг друга, создавая дивную, неземную гармонию. Вот какие звуки рождались каждый вечер в садах Дистрикта-11 из четырех ноток, спетых Рутой! Теперь, когда она умерла, поет ли их кто-то вместо нее?

Я закрываю глаза и слушаю, завороженная красотой музыки. Внезапно она начинает рушиться. То там, то тут рулады обрываются. Резкие неприятные звуки вклиниваются в мелодию. И наконец птичьи голоса сливаются в один пронзительный тревожный крик.

Мы вскакиваем на ноги. Пит держит нож, я вскидываю лук. Из-за деревьев появляется Катон, он бежит в нашу сторону. У него нет копья и вообще никакого оружия, но он мчится прямо на нас. Моя стрела попадает ему в грудь и странным образом отскакивает.

— На нем кольчуга! — кричу я Питу.

Катон уже рядом, я напрягаю все силы, и… он, не сбавляя скорости, пролетает между нами. Мгновение я чувствую его тяжелое дыхание, вижу багровое лицо, залитое потом. Он бежит уже давно. Не к нам. Он спасается. От чего?

Я внимательно оглядываю кромку леса, как вдруг оттуда выскакивает существо. Я поворачиваюсь, успевая заметить, что к нему присоединяются еще с полдюжины подобных чудищ, и опрометью бегу за Катоном, не думая ни о чем, кроме спасения.

Переродки. Без сомнения. Я никогда не видела таких, но очевидно, что это не обычные животные. Они похожи на огромных волков, только какой волк способен, прыгнув, приземлиться на задние лапы и удержать равновесие? Какой волк подманивает членов своей стаи передней лапой как ладонью? Все это я вижу издалека. Уверена, вблизи откроются и другие, более страшные подробности.

Катон помчался прямиком к Рогу изобилия, и я без колебаний бегу туда же. Если он думает, что там безопаснее всего, то кто я такая, чтобы сомневаться? Даже если я сама успею добежать до деревьев, Пита с его большой ногой эти твари догонят в два счета — Пит! Мои ладони уже касаются заостренного металлического хвоста Рога, когда я вспоминаю о напарнике. Он отстал ярдов на пятнадцать, ковыляет изо всех сил, и переродки быстро его нагоняют. Я стреляю в стаю, одна тварь падает, но их слишком много.

Пит машет мне рукой:

— Наверх, Китнисс! Быстро!

Он прав. С земли я не смогу защитить ни себя, ни его. Я карабкаюсь, цепляясь за Рог руками и ногами. Снаружи золотой конус напоминает плетеные рога, в которые мы собираем урожай. По поверхности идут маленькие рубчики и швы, за них можно уцепиться. Вот только за день металл так разогрелся под палящим солнцем, что ладони наверняка покроются волдырями от ожогов.

Катон лежит на самой вершине широкого жерла, в двадцати футах над землей, давясь и судорожно хватая ртом воздух. Самое время его прикончить. Я останавливаюсь на полпути к вершине, заряжаю стрелу, но не успеваю ее выпустить, потому что слышу крик Пита. Резко поворачиваюсь и вижу, что он уже добежал, а переродки буквально дышат ему в спину.

— Лезь! — ору я.

Пит с трудом начинает карабкаться. Помимо раненой ноги ему мешает зажатый в руке нож. Я выстреливаю в шею переродка, первым коснувшегося лапами металла. Подыхая, существо откидывает назад переднюю лапу, задевая сородичей и нанося им глубокие раны. Только теперь я замечаю его когти: они длиннее, чем пальцы на руке у человека, и острые как бритвы.

Пит наконец доползает до меня, я хватаю его за руку и тащу за собой. Вспомнив о Катоне, я оборачиваюсь. Тот корчится от судорог, и очевидно, его больше заботят переродки, чем мы. Он что-то орет, я ничего не могу разобрать за сопением и рыком тварей.

— Что?! — кричу я.

— Он спрашивает, карабкаются ли они за нами, — говорит Пит, привлекая мое внимание к тому, что творится у основания Рога.

Переродки собираются в кучу и встают на задние лапы, что делает их до жути похожими на людей. Все они покрыты густой шерстью, у одних она прямая и гладкая, у других вьющаяся, цвет — от смоляного до белокурого (иначе не скажешь). И есть в них что-то еще, что-то страшное, от чего волосы дыбом встают, только я никак не могу уловить что именно.